пока еще друг напротив друга. Квас встал, снял майку, чтобы пламя свечи поигрывало на его не слишком бугрящихся мышцах, надел подтяжки и занялся пробкой.

— Материна бутылка, — прокомментировал он. — Для чего-то она ее купила. Наверное, на работу. Да Бог с ней. До понедельника я возмещу ущерб. Чего за шампанское? А, «Советское с медалями»! Как, милая, пальнуть или не стоит?

— Пальни!

— Ну, готова?.. Хайль Инна! — грохнула пробка и врезалась в потолок. Кошка кинулась наутек. — Ура! — шампанское полилось в бокалы.

— Давай за встречу и тепло! Выпили.

— Да, — сказал Квас. — Жалко, что мать на работу конфет шоколадных не припасла. Не дрянной же ветчиной шампанское закусывать. Кто же знал, что наш обычный рейд по электричкам закончится так р- романтично! Да! Ну, как тебе мое логово?

— Нет слов.

— А что так?

— Ты что, все это у тебя серьезно?

— Серьезней некуда. Перестань, Инн. Если это у нас не последняя встреча, то будет время, расскажу. Разреши за тобой поухаживать? Давай, Инна, выпьем за спасение утопающих, которое не всегда дело рук самих утопающих. И еще за прекрасную девушку, которую отважные бритоголовые вырвали сегодня из грязных лап злоумышленников! Нет, серьезно, Инна, за тебя!

Выпили.

Инна поставила бокал и откинулась на спинку стула.

— Так здорово у тебя сейчас… Давай покурим. Угостишь?

— Ни за что! «Тройку» будешь?

— Ни за что! Спасибо… А почему у тебя портрет Гитлера висит?

— Любовь моя, давай не будем сейчас. Действительно, так здорово, спокойно… Я просто возбуждаюсь от темноты и пламени свечи. Блин, как будто все эти мотания по этим трахнутым электричкам — просто сон. — Квас затянулся и медлено выдул дым на пламя свечи. — Ты, любовь моя, пойдешь в душ?

Вопрос был поставлен прямо. С душа начнется все. Если она захочет этого, она должна понять вопрос, вот так. Квас встал и долго тушил сигарету в пепельнице, стараясь, чтобы пламя близкой свечи как можно рельефнее осветило его не слишком могучие мускулы.

— А ты?

— А я не знаю. Поможешь помыть посуду?

— Ну конечно же, солнце.

— Инн, на самом деле это был не самый плохой вечер в моей жизни.

«У-ути какой! — весело подумала она. — Молоде-е-е-ец! Догадываюсь, что тебе, жеребцу такому, надо, чтобы ты клялся, что он у тебя самый лучший!»

Ответила она возмущенно:

— Ну, знаешь!

— Ага! Проняло! Ну, шучу я, шучу! Инна, ты, правда, нравишься мне до обалдения.

— Признания все утром. Сейчас, Мить, правда, я устала, как собака.

Квас усмехнулся.

— Это анекдот такой, знаешь? Идут муж с женой по джунглям. Вдруг — оп-па! — павиан такой ужасный прыг с пальмы, хватает жену и обратно. Жена там: «Джон помоги, Джон, спаси!» А муж ей снизу ехидно: «Вот ты теперь ему и скажи, что устала, что голова болит, что спать хочется!» Да нет, Инн, какие проблемы. Я еще не вылез из шкуры воина-зашитника. Я же обещал тебе защиту, правильно? Пойдем, я покажу тебе, где полотенца и халат.

— Нет, сначала вымоем посуду!

Посуда так и осталась невымытой — целоваться они начали, едва соприкоснулись у раковины боками.

— Уф, хватит мне спину щекотать полотенцем! — улыбаясь и нежно проводя рукой по ее волосам, сказал Квас во время коротенького тайм-аута.

— А ты что, щекотки боишься? — так же весело спросила Инна, оттянула ему на спине подтяжки и резко отпустила. Квас взвизгнул.

— Ах, ты…

Продолжили. Во время второго тайм-аута Квас, отдуваясь, поинтересовался:

— Читала, что по Лосиному острову маньяк шляется?

— Нет, а что?

— Как что, это я и есть!

— Да что ты говоришь? — Инна острым ноготком провела ему по груди. — Хм, посмотрим.

Квас взял и поцеловал ей руку, потом резко вскинул на руки, прижал к себе и со словами: «Любовь моя, стену ножками не пробей!» потащил в комнату…

Квас помогал ей раздеваться. — Фюрер всегда прав.

— Тихо, тихо ты. Порвешь!

— Порву! Порву!! Порву-у!!!

Квас присел, раздеваясь, а она оперлась ему о плечо и повесила на другое его плечо невесомый черный чулок.

— Замри.

Инна застыла и улыбнулась.

— Жалко, что ты себя со стороны не видишь. Ты щас красива, как богиня.

Квас подплыл медленно и глядя прямо в глаза, они встретились. Квас взялся за ее ладони, развел руки в стороны, и так они начали целоваться. Потом Квас ладонями провел вниз, сильно сжал ягодицы, а она вцепилась ему в шею, уже постанывая. Он подкинул ее, и она оплела ногой его бедра, и Квас сильно провел ладонью по бедру до щиколотки и обратно, резко сжав ягодицу, и ее ноги напряглась, уперлись пятками в бедра, она резко выдохнула, а от губ ее со стершейся помадой отдавало кислинкой шампанского. «А ты вкусная!» — сказал Квас, поднес ее к окну. Тьма залила стекло и сделала его непрозрачным, а свет бра вырывал из темноты комнаты штандарт на стене и их тела.

— Слушай, а мы неплохо смотримся! — сказал Квас. Инна вытянула ногу, глядя на отражение, нечеткое на оконном стекле.

— Тебе, наверно, больше идет, когда с волосами… — провела ладонями по коротенькой щетине на черепе. Потом откинулась, сильно прижав его лицом в грудь. Он покрывал поцелуями шею, пару раз дернув губами тоненькую серебряную цепочку. Он уже сам дрожал, и она уже дергала поясницей, упираясь в него ногами, дышала с некоторым даже хрипом. Дозрели.

— Форвертс! — Квас сделал шаг и опрокинулся вместе с ней на койку — как в омут — ух!

Квас вонзился в нее. Раз. Раз. Раз.

— Тише. Не спеши. Дождись меня!

Квас послушался, и вот она ему что-то шепчет сго-роговоркой, чуть зубами за ухо не хватаясь. Но уже себя не контролировал — сильней, сильней, сильней.

— А-а! — ноготь ее скользнул по родинке на спине. Квас всадил уже чуть ли не до лопаток. Инна вскрикнула и заработала бедрами. Квас зарычал. Все. Зигхайль! Некоторое время они лежали рядом, дух переводили.

Инна приподнялась, нашарила на подоконнике сигареты.

— Покурим.

— ф-фу… — Она затянулась и, обняв, впилась ему в шею. Квас так и напряся, зажав в кулаке сигарету у рта, а вторую руку только сжал на ее ягодице.

— Наставлю тебе засосов — будешь завтра, как леопард!

Квас прыснул.

— Пацан, помню, один на работе, поругался с девчонкой, она там же работала, самому мириться гордость не позволяет, так он придумал, поставил себе пылесосом дома на шее, ну типа, засосы, а