случилась непредвиденность. А эти штуки никогда не надо сбрасывать со счетов. Какая-то женщина лет тридцати с небольшим продралась сквозь восторженно гомонящую толпу пионеров и встала перед негром. Гомон разом смолк. По рядам бритых прошел шумный выдох — и настала тишина. Сразу вдруг стало слышно прерывистое дыхание пионеров, покашливание Кваса, прочищавшего саднившую глотку, шум радио из соседнего вагона, подозрительную возню в дальнем тамбуре. Женщина, достаточно аккуратно и стильно одетая, с короткой стрижкой светло-каштановых тщательно уложенных волос, молчала. Молчал негр, черной тенью возвышающийся за ее хрупкой фигуркой, ладонью ощупывая лицо и хлюпая разбитым носом, молчали бритые, затаили дыхание пассажиры.

— Что вы все на одного, как шакалы? — сказала, наконец, женщина. — Как вам не стыдно?!

— Ничего подобного, — вежливо прохрипел уже почти успокоившийся Квас. — Было бы их много — мы бы тоже напали.

Тут очнулся один из пионеров, вошедший в раж.

— А ну отойди, сука! — заорал он и бросился вперед. Сергей попридержал его.

— Ладно, хватит. Не стоит ее валить.

— Хватит, — поддержал друга Квас. — Мы же не мясники. Значит, не судьба. Успокойтесь. Он и так надолго запомнит.

— Ну, сука, а! Мы тебя еще достанем!

— Это твой второй день рождения, ниггер. Мы тебя еще накроем!

— Ладно, пошли его потаскушку попроведуем.

Сергей и два пионера остались для контроля ситуации. Пионеры развлекались тем, что грубо комментировали ухаживания гуманной дамы за изувеченной физиономией негра, предлагали ей у него отсосать и все такое, а Серега пошел из салона перекурить. Квас с остальными в этот момент уже подходил к противоположному тамбуру, у которого стоял побледневший бритый пионерчик лет четырнадцати. Квас подошел к разбитому окну, плюнул наружу, рукой в перчатке вытащил окровавленный осколок стекла.

— Что, сука уже сошла? — спросил он пионерчика. Тот помотал головой и указал на тамбур.

— А ты чего, первый раз, что ли?

— Ага…

— Ну и как? Пионерчик поморщился.

— Ну ладно, пошли, — Квас похлопал его по плечу. — Все замечательно. А ты как думал? Здесь все без дураков.

В тамбуре Квас увидел настоящую идиллию — скины курили, а подружка негра валялась у двери ничком, слабо

ворочалась и стонала. Пол тамбура был обильно заляпан кровью.

— Эта, что ли?

— Она самая.

— Уже во как стемнело… — тоскливо сказал Роммель, прижавшись лбом к дрожащему окну. — А перегон здесь и вправду длинный, все никак не приедем.

— Артем где?

— Вон, с народом базарит.

Его окликнули. Артем вошел в тамбур, сплюнул на лежавшую.

— Ну как оно?

— Порядок. Сколько времени?

— Одиннадцать минут десятого.

— А начали когда?

— Часов в девять.

— Чего, на часы, что ли, никто не смотрел?

— Да нет как-то.

— Эта сука орала тут, что она беременная.

— Да ну?! Чего, серьезно, что ли? — Ну.

— Вот дрянь-то, а?! А чего она орала-то? Типа, не бейте меня, я беременна, что ли?

— Ну да.

— От дура-то.

— Чтоб у нее выкидыш был…

— Сильно вы ее?

— Сам посмотри.

Квас подошел, нагнулся, толкнул ее в плечо мыском ботинка.

— Ну, как ты? — и потом вдруг отскочил и с подскоком пнул ее пару раз в живот. — Ну, тужься, сука, тужься! Посмотрим, что за ублюдок из тебя вылезет.

— Квас разжигает межнациональную рознь! — хохотнул Роммель.

Засмеялись.

— Ни хрена. «Ублюдок» — научный термин. Введен Дарвином для обозначения продукта смешанного брака. Классику надо читать, деревня. Ба-бах — это уже в голову. — Подстилка черномазая, чтоб ты сдохла!

Пионерчик, который в первый раз, решился и попрыгал на ней немножко.

Остановки все не было. В тамбур уже набились пионеры, весело подымался дымок от сигарет. Шел неторопливый разговор и время от времени слышались пинки и стоны. Квас с восхищением отозвался о заступнице негра.

— Только у нас такие женщины! Прикинь, полвагона мужиков — и никто не вякнул. А эта дура в самое пекло полезла.

— Квас, блядь, либерал херов! Валить ее надо было, дать пару раз в череп, блядь, чтобы знала, как негритосов защищать!

— Ни хрена. Народу слишком много. Надо и о пропаганде думать. Было бы народу поменьше — я бы ей первым бы перепаял.

— Интересно, мужики. За негра вступились, а эту суку мы мочим, мочим, а никто не вступается. Вроде она девка, за нее скорей должны вступиться.

— А-а-а, Повар, это уже психология. Я думаю, это потому, что… Как это сказать? Ну, вроде смотри: негра, типа, защищают — это совковое воспитание…

— При чем тут воспитание? Ты, блин, Роммель, смотри — влезть в такую кучу скинов, почем она знала, что Квас такой чистоплюй? У всех воспитание, однако все сидели и молчали в тряпочку.

— Ты слушай, я не кончил.

— Не закончил.

— Ну да, не закончил. Не цепляйся к словам. Вроде фашисты бьют негра — это расизм, это плохо. А когда лупят подругу негра, то это уже, ну вроде, «голос крови». Ну, подсознательно плохо относятся, потому что сошлась с самцом из другой стаи. Я думаю так.

— Хм, возможно. Слышь, Артем, а ты там кому врезал?

— Да я так, несильно ему въебал-то, чтобы только на место сел.

— А базарил о чем?

— Да кто мы, что мы. Чтоб не боялись. Говорил, что мы за русских, что русских никогда не трогаем…

— А народ чего?

— Этот кекс говорит: «Я, типа, украинец». Я говорю: «это мне по херу, что украинец, что русский, что белорус, что серб — едина культура, едина кровь, един народ. И потом, у меня вообще, бабушка — литовка. Ну и что? Прибалты — тоже арийцы, как и мы все».

— Хотя и довольно паскудные.

— Забыли просто, чем русский танк в бою пахнет. Напомнить разок — и опять присмиреют. Я вообще не знаю такого понятия — Прибалтика. Объясните мне, мужики, что это такое? Я знаю понятие — Чухна. А жители Чухны — чухонцы…

— Слушай, а эта тварь, а?! Выдала номер.

— Чуть не вкапались из-за нее.