юстиции, „гражданином' Керенским, о том, чтобы Иванова доставили в Петроград, в Таврический Дворец. Все эти дни генерал Иванов был под домашним арестом... Конечно, было установлено негласное наблюдение за ним, вагон было приказано никуда не цеплять. 14-го марта на заседании Исполкома был зачитан ответ Керенского и поставлен на обсуждение вопрос, как доставить Иванова в Петроград. Было решено для этого командировать меня...

На следующий день, 15 марта, мы с прапорщиком Рогозиным и четырьмя юнкерами приехали на станцию Киев-1. Я представился генералу Иванову:

— Ваше Высокопревосходительство, я назначен сопровождать Вас в Петроград, в Таврический Дворец, в распоряжение Временного Правительства.

Иванов ничего не ответил.

Я спросил его, не имеет ли он в чем-либо нужды. Он сказал, что не имеет, но был со мной очень сух, думал, видно, что я один из тех, кто арестовал его...

Я распорядился запереть все двери в вагон, боясь вторжения... Ехали обычным в то время путем, через... Дно. На больших станциях около вагона собиралась толпа... Толпа молчала...»

И далее Карум фиксирует один вроде бы малозначительный эпизод, который на самом деле имеет важное значение, так как он подтверждает факт сбора информации об обстоятельствах отречения Императора офицером Генерального штаба Б. Н. Сергеевским, впоследствии издавшим книгу «Отречение 1917 года» (Нью-Йорк, 1969), которая вызвала колоссальные споры среди специалистов и вообще в эмигрантских кругах. Вот этот эпизод:

«В Могилеве в вагон постучали. Я вышел и увидел подполковника Генерального штаба. Я отпер двери. Подполковник вошел, отрекомендовался мне Сергеевским и сказал, что имеет распоряжение Ставки переговорить с Ивановым. Сергеевский показал мне письменное отношение за подписью Верховного Главнокомандующего Алексеева. Я согласился впустить Сергеевского в купе к Иванову. Сергеевский пробыл у Иванова все время стоянки поезда в Могилеве (выделено нами. — В. Л.). Я в купе не входил, и какое там у них было дело, не знаю. Поехали дальше».

Примечательно, что Б. Н. Сергеевский отстаивает в своей книге и многочисленных публикациях идею о невиновности М. А. Алексеева и других высокопоставленных военных чинов в отречении Николая II! И еще: В. Воейков в своей книге «С Царем и без Царя» (Гельсингфорс, 1936. С. 201-202) пишет, что генерал-адъютант Н. И. Иванов, «будучи в Киеве арестован „товарищами', обратился к Гучкову с письмом, в котором вполне выявил свое лицо, заявив, между прочим, „о своей готовности служить и впредь отечеству, ныне усугубляемой сознанием и ожиданием тех благ, которые может дать новый государственный строй'». Быть может, это любопытное письмо было написано генералом во время беседы с подполковником Сергеевским?

Из последующего повествования Л. С. Карума мы приведем лишь несколько интересных фрагментов:

«В Петроград поезд подошел ранним утром 18 марта... Через час приехал автомобиль... Я попросил Иванова одеться и выйти. Мне хотелось выразить старому генералу всю мою симпатию к нему и показать, что не все из окружающих являются его врагами. Я взял его руку, наклонился и хотел поднести ее к губам. Иванов перепугался и заговорил:

— Что Вы, что Вы!

Когда Иванов вышел, толпа закричала и загоготала. Послышались угрозы... К счастью, все обошлось благополучно...

В Таврическом Дворце нас уже ждали... Наконец, мы дошли до большой, светлой комнаты... которая, как отворились двери, напомнила мне бивуак. Было много народу, стояли раскидные кровати. Среди присутствующих я узнал генерала Сухомлинова. Остальные были мне неизвестны. Я догадался, что это были все царские министры. Иванов вошел в комнату. Я пошел искать военного коменданта, нашел его заместителя прапорщика Алеева, который и дал мне расписку о принятии генерала Иванова и дал мне предписание ехать обратно» (Collegium. С. 157-159).

За все эти «геройства» Л. С. Карум едва не поплатился жизнью. Когда он в начале 1919 г. прибыл в Новороссийск, а затем и в Астраханскую армию, его узнал генерал Бредов (бывший начальник штаба Киевского военного округа)... Каруму удалось спастись только благодаря «влиятельнейшим связям»...

...не имеющие сапог, но имеющие... шаровары... — Так Булгаков характеризует ненавистное ему националистическое движение времен правления Центральной Рады. И не только потому, что оно было оголтело-шовинистическим, но прежде всего по причине раскольнических действий его вождей, добившихся 19 января 1918 г. в Брест- Литовске признания Украинской Народной Республики (УНР) со стороны Германии и ее союзников. Это было прологом вступления немцев в Киев (1 марта).

Короленко с горечью записывал в эти печальные дни позора России: «Россия теперь, как червь, разрезанный на куски. Каждая часть живет собственной жизнью... Носятся чудовищные слухи о сношениях Рады с австрийцами... Недаром теперь в качестве национального героя все яснее выступает фигура Мазепы, от которого еще недавно огромное большинство украинцев открещивалось... Недавно благородный Науменко вышел из Рады... „Батько Грушевский' тоже весьма недвусмысленно высказывался против „самостийников'. Теперь батько юлит и плывет по течению...»

Людей в шароварах в два счета выгнали из Города серые разрозненные полки... — Речь идет о вступлении в Киев войск большевиков (26 января 1918 г.).

«Игнатий Перпилло — Украинская грамматика». — Речь идет о книге с тем же названием, но авторами ее были П. и П. Терпило, они же и авторы «Словнiка росiйсько-украiнського» (Киев, 1918). А недавно авторы киевской «Хроники...» того времени опубликовали объявление из газеты «Нова Рада» от 26 января 1919 г. следующего содержания:

«Цими днями виходить з другу УКРАIНСЬКА ГРАМАТИКА (Синтаксис) П. i П.Терпiло» (Collegium. С. 138).

В апреле восемнадцатого, на Пасхе, в цирке... — Провозглашение П. П. Скоропадского гетманом всея Украины произошло 29 апреля 1918 г., и действительно в помещении цирка, и этот факт можно рассматривать как символический.

«Каким образом все это произошло?» — задавался вопросом сам гетман. И отвечал: «Многие товарищи по войне, знакомые, друзья, не находящиеся все время при мне, не понимали, каким образом Скоропадский, все время бывший на войне, никогда не занимавшийся политикой, а украинской подавно, не имевший никаких связей с немцами, вдруг оказался гетманом всея Украины, поддержанный немцами...

Конечно, как это всегда бывает, начались всякие нелестные для меня предположения. Изменил России, продался немцам, преследует личные выгоды и т. п. Я считаю ниже своего достоинства опровергать истерические выкрики всей этой мелкой публики. Скажу лишь одно, что я сам не понимаю, как все это произошло. Меня, если можно так выразиться, выдвинули обстоятельства. Не я вел определенную политику для достижения всего этого, меня события заставили принять то или другое решение, которое приближало меня к гетманской власти...» (Скоропадский П. П. С. 19).

Сподвижник гетмана, ученый-антрополог Могилянский Николай Михайлович (1871—1933), дал, быть может, наиболее глубокую оценку всего гетманского периода на Украине.