В поздн. правке: «...полковника генерального штаба Тальберга, Владимира Робертовича».

Возможно, разложившиеся сердюки. — Сердюки — казаки наемных пехотных полков, служивших опорой (гвардией) украинских гетманов в конце XVII — начале XVII Iв. Гетман П. П. Скоропадский, формируя ударную (гвардейскую) дивизию, назвал ее Сердюкской, отдавая дань украинским национальным традициям. Об этой дивизии Скоропадский в своих воспоминаниях писал так: «Прекрасно сформированная Сердюкская дивизия подавала большие надежды, и я, несмотря на недовольство со всех сторон, знал, что могу на нее положиться. Командный офицерский состав был отличный, жаль, что все казаки были сплошь новобранцы. Таково было положение в вопросе обороны до начала ноября» (Скоропадский П. П. С. 99). Быть может, в какой-то степени гетман был и прав в своей оценке дивизии, но под влиянием обстоятельств разложение коснулось и этого «элитного» соединения. Отмечен был также переход сердюков на сторону Директории.

— Елена, пойдем-ка на пару слов... — В поздн. правке: «— Елена, пойдем... Мне два слова...»

Тальберг же бежал... уже стоит поезд... уходит в Германию... Талъберга берут... нашлись связи... — Из воспоминаний Л. С. Карума: «Я решил ехать на свой риск и страх. Во-первых, я сшил себе штатский костюм, первый штатский костюм за всю свою тридцатилетнюю жизнь, превратившись в какого-то коммивояжера еврейского типа... Во-вторых, я собрал свои вещи в один чемодан... Предполагалось, что я буду в дороге не более недели. А ехать мне надо на Одессу, там сесть на пароход до Новороссийска, а затем прямо явиться в Астраханскую армию.

Варенька одобрила мои планы. В Киеве меня знали как противника украинцев еще по 1917 году, так что жизнь моя была в опасности. Я был поражен, когда узнал, что моя теща, Варвара Михайловна, шлет со мной на Дон своего младшего сына, Ваню. Она считала, что тут петлюровцы его мобилизуют, а у меня под крылышком на Дону он в большей безопасности.

За Колю она не беспокоилась, он был студент-медик, его не мобилизуют.

Мне грустно было оставлять Варюшу, но я был за нее спокоен: она была в кругу многочисленных родственников...

Я думал, что скоро, через пару месяцев, я вернусь или Варюша ко мне приедет... Меня провожали Варя, Вера и даже Тася. Но поезд не трогался... Это было в конце ноября 1918 г...

В один из вечеров, когда я сидел дома, ждал, когда пойдет поезд на Одессу, подходит ко мне Костя (двоюродный брат М. Булгакова. — В. Л.) и говорит: „Возьми на всякий случай латвийский паспорт...' Я задумался, эта мысль мне понравилась... Моя метрика говорила о том, что я родился в Митаве (Латвия) и что мой отец был лютеранином, наконец, сама моя латинская фамилия Карум — по-латыни „дорогое', могла в спешке сойти за латышскую... Я отправился в успевшее уже образоваться Латышское представительство... Молодой человек... принялся писать мой паспорт. К моему ужасу, он написал в паспорте фамилию Карумс — Karums.

— Почему, — спросил я. — Ведь я Карум.

— Все латышские фамилии должны оканчиваться на „с'. Поэтому Вы не Карум, а Карумс...

Дома, когда я показал паспорт, все смеялись...

Наконец, „политическая атмосфера' как будто прояснилась. Одессу заняли французы и греки. Но я никого не боялся. Я был штатский человек, не еврей, не спекулянт.

Через месяц после моей первой попытки уехать из Киева, 20 декабря 1918 г. по старому стилю, мне удалось попасть на поезд, имевший серьезные намерения направиться в Одессу. Но тут уже были не классные вагоны, а теплушки. Билетов никто не брал и никто ничего не платил... Со мной ехал Ваня Булгаков, 18 лет...» (Collegium. С. 159-160).

Этот фрагмент из воспоминаний Л. С. Карума, которые, кстати, еще никто не анализировал с точки зрения их достоверности, свидетельствует о том, что Булгаков лепил образы в романе в соответствии со своими замыслами, не стремясь к фотографичности.

Гетманское министерство — это глупая и пошлая оперетка (Тальберг любил выражаться тривиально, но сильно), как, впрочем, и сам гетман. — Это выражение П. П. Скоропадский использовал и в своих воспоминаниях: «Великороссы говорят: „Никакой Украины не будет', а я говорю: „Что бы то ни было, Украина в той или другой форме будет. Не заставишь реку идти вспять...' Великороссы никак этого понять не хотели и говорили: — „все это оперетка' — и довели до Директории с шовинистическим украинством, со всей его нетерпимостью и ненавистью к России, с радикальным насаждением украинского языка и... с крайними социальными лозунгами. Только кучка людей из великороссов искренне признавала федерацию; остальные из вежливости говорили мне: „Федерация, да!', но тут же решительно делали все для того, чтобы помину от Украины не было» (Скоропадский П. П. С. 13).

...у Петлюры есть здоровые корни... на стороне Петлюры мужицкая масса... — Булгаков неоднократно возвращается к этому вопросу — о мужике и земле. Петлюра умело спекулировал на нерешенных вопросах, особенно земельном. П. П. Скоропадский в своих записках уделил много внимания этой проблеме, полагая при этом, что он был на правильном пути, но ему помешали довести дело до конца. «Наш украинец, — утверждал он, — индивидуалист, никакой социализации ему не нужно. Он решительно против этого... Единственный понятный крестьянству лозунг — Земля. Насчет воли — они сами изверились что-то, но землю подавай всю. Что бы из этого вышло, предоставляю судить каждому. Я и решил эту необходимую силу создать из хлеборобов, воспитав их в умеренном украинском духе, без ненависти к России, но с сознанием, что они не те, которые в России стали большевиками. Я решил, группируя их в сотни, полки, коши, перевести их в казачество, которое испокон веков у нас было. Так как все эти казаки-хлеборобы — собственники, то естественно, что идеи большевизма не прилипали бы к ним. Я являлся их непосредственным главою; общность интересов заставила бы их быть преданными мне. Это страшно укрепило бы мою власть, и несомненно, что тогда можно было бы спокойно проводить и аграрную и другие коренные реформы. Но никто меня не поддержал...» (Скоропадский П. П. С. 14).

Следует отметить, что это направление политики гетмана нашло если не одобрение, то понимание во многих кругах интеллигенции. Хорошо разбиравшийся в земельных вопросах В. Г. Короленко (см. его книгу «Земли! Земли!») отметил в своей дневниковой записи от 20 апреля (3 мая) 1918 г.: «В Киеве переворот: 28-го апреля в Киеве собрался съезд „хлеборобов-собственников', т. е. мелких землевладельцев (в союзе конечно с помещиками), отслужили молебен и провозгласили „гетьманом' генерала Скоропадского... „Законы', принятые Радой относительно земли, отменены, — сельские комитеты упразднены, земельная собственность объявлена неприкосновенной, хотя крупная якобы выкупается для наделения неимущих... Дурацкая „социализация земли' (прежнего правительства. — В. Л.) — должна привести к реакции. Вопрос лишь в том, где реакция остановится. Декоративная „гетьманщина' может подкупить интеллигенцию, а хлеборобы-собственники — в крестьянстве имеют значение: это казаки и зажиточные крестьяне, которых затеснили, собрания их разгоняли (как в Миргороде) и участников убивали (как... в Константинограде). Теперь они внесут свою ненависть к „революции' и свои справедливые и несправедливые к ней претензии...»

И далее В. Г. Короленко указывает на некоторые моменты, которые, по его мнению, могут погубить «гетьманщину». Ценность короленковских замечаний состоит в том, что это дневники, в которых отражены сиюминутные мысли, а не «воспоминания» Скоропадского, хотя и