написанные по свежим следам, но фиксирующие прошедшие события. Так вот, Короленко указывает на органические пороки власти, которая только что зародилась:

«Самое плохое в этом — поддержка переворота немцами, без которых он, очевидно, совершиться не мог, а значит — может ли и устоять? Немцы в глазах большинства народа остаются врагами... Нашу внутреннюю болезнь, — большевизма всякого рода, в том числе и земельного, — нам надо и пережить внутренне. Иначе — он только будет вогнан внутрь плохими средствами... Хорошие люди из кадет ждут чего-то от гетьманщины... Но силою вещей за переворотом ринулись щедринские ташкентцы, недоросли из дворян и какие-то Ноги (один из новых начальников Полтавы. — В. Л.) — и поворачивают все по-своему...»

По сути, эти короленковские прогнозы (свершившиеся!) подтвердил, но как реалии, сам гетман. Вот некоторые его признания:

«...фельдмаршал Эйхгорн издал приказ, по которому урожай со всех засеянных полей, захваченных у частных владельцев, являлся достоянием посеявшего... Когда собственность была восстановлена... произошел целый ряд инцидентов. С одной стороны, занявшие поля заявляли, что есть приказ и урожай принадлежит им; с другой, крестьяне-собственники говорили, что этот приказ их разоряет...»

«Одной из основных ошибок немцев было их... категорическое требование введения у нас хлебной монополии для выполнения договора о вывозе 60 миллионов пудов хлеба... Они страшно возбудили против себя селянство и весь помещичий класс... Ничто не раздражало селянство так, как запрет свободной продажи хлеба... За отмену монополии с ослаблением немецкого влияния ухватились, но было уже поздно: восстание уже началось...» (Скоропадский П. П. С. 44, 89).

В марте 1917 года Тальберг был первый — поймите, первый, — кто пришел... с широченной красной повязкой на рукаве. — В своих воспоминаниях Л. С. Карум не отрицает этого факта и пространно описывает события первых дней в Киеве после свержения самодержавия. Вот некоторые любопытные фрагменты из них:

«4 марта киевские газеты сообщили нам всем, что в Киеве организован Исполнительный комитет... На следующий день, 5-го марта, Исполнительный комитет пожелал познакомиться с войсками гарнизона и приказал привести их к Думе.

В 12 часов дня училище пошло с Печерска к зданию Городской Думы на Крещатике. Я шел во главе 5-й роты... На балконе Думы стояли в пальто какие-то люди в штатском и кричали нам:

— Да здравствует революция!

На что мы отвечали — „Ура!'

На другой день, 6-го марта... начальник Училища... сообщил нам, что в Штабе Округа состоятся выборы двух представителей гарнизона в Исполнительный комитет... и что нашему Училищу предлагается выслать на выборы своего представителя... Путем открытого голосования... я был выбран депутатом... На следующий день, 7 марта, к 10 часам утра я отправился в Штаб Округа... В Исполнительный комитет было выбрано двое: я — 62 голоса и Лепарский — 57 голосов...

Заседания Исполнительного комитета происходили ежедневно... Председатель его Страдомский... предложил избрать меня в товарищи председателя. Я был избран единогласно...» (Collegium. С. 154-156).

Так что Л. С. Карум был активным деятелем новой власти, пришедшей на смену царской. Напомним, что Булгаков мартовские события в России называл преступным безумием.

Тальберг, как член революционного военного комитета... арестовал знаменитого генерала Петрова. — Булгаков в данном случае затронул вопрос, который относится к числу самых трагических в истории России, ибо речь идет о гибели российского самодержавия и отречении императора Николая II. «Знаменитый генерал Петров» — это несомненный генерал-адъютант Иванов Николай Иудович (1851—1919), главнокомандующий Юго-Западным фронтом (с начала войны до марта 1916 г.), «состоял при Ставке (с марта 1916 г.), в дни февральской смуты назначен Императором командующим Петроградским военным округом с чрезвычайными полномочиями (27.2.1917), отправлен во главе Георгиевского батальона в Петроград для восстановления порядка, но не выполнил возложенной на него задачи. Участник Белого движения. Скончался от тифа, будучи командующим Особой Южной армией» (Кобылий В. Анатомия измены. СПб., 1998. С. 451). Н. И. Иванов был приближенным к императору человеком, и именно поэтому ему было поручено выполнить особую миссию — восстановить порядок в столице. Но миссию эту ему не удалось выполнить из-за измены в высшем командовании армией. История эта очень сложная, коротко пересказать ее невозможно, но считаем целесообразным привести слова самого Н. И. Иванова, которые были записаны военным историком, генералом Свиты Д. Н. Дубенским в Могилеве после возвращения Н. И. Иванова из Петербурга:

«Самое величайшее бедствие — это отказ Царя от царства. Алексеев (Алексеев Михаил Васильевич (1857—1918), с августа 1915 г. начальник штаба Верховного Главнокомандующего, после отречения Николая II — Верховный Главнокомандующий, инициатор создания Белого движения. — В. Л.) человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией — его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более что войска на фронтах стояли и теперь стоят спокойно, и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие [фронтами] не могли и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева» (Дубенский Д. Н. Как произошел переворот в России // Русская Летопись. 1921. Т. III. С. 75).

Л. С. Каруму было поручено препроводить генерала Н. И. Иванова, прибывшего в Киев, в Петроград. Об этом рассказ самого Карума:

«На следующий день, 10 марта, придя на заседание в исполком, я застал его президиум в явном смущении. Оказывается, в Киев прибыл в своем вагоне бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал-адъютант Иванов.

Он неудачно выступал в дни свержения Императора. Оказывается, он был послан Императором с корпусом войск подавить петроградское восстание и отправился в Петроград по железной дороге. Но дальше станции Дно проехать не мог. К Императору... приехали депутаты Государственной Думы, которые убедили Государя отказаться от Престола. Тогда экспедиция генерала Иванова оказалась бесцельной (схематично вроде бы изложено верно, но на самом деле против экспедиции Н. И. Иванова были включены все имевшиеся у заговорщиков средства, чтобы не допустить прибытия в Петербург Георгиевского батальона во главе с генералом. — В. Л.).

Император возвратился в Ставку, в город Могилев, а Иванов, в течение недели проболтавшись в своем вагоне, решил поехать в Киев, где его знали, где он пользовался уважением и где, он думал, его оставят в покое (генерал Н. И. Иванов в течение нескольких лет командовал Киевским военным округом. — В. Л.). Но он был слишком заметной величиной после мартовских событий, его нельзя было не отметить наравне с другими главнокомандующими Рузским (Рузский Николай Владимирович (1854—1918), генерал-адъютант, командующий Северо-Западным фронтом, один из самых активных заговорщиков против Императора, член „Военной Ложи', в сентябре 1918 г. был зверски зарублен солдатами в Пятигорске и полуживым закопан. — В. Л.) и Эвертом (Эверт Алексей Ермолаевич (1857—1926), главнокомандующий Западным фронтом, косвенно помогавший свержению Николая II. — В. Л.), которые попросту были уволены в отставку.

Председатель Исполнительного комитета Страдомский запросил телеграммой военного министра Гучкова, что делать с Ивановым.

Через три дня был получен ответ, подписанный министром