– До смерти, – усмехнулся он. – Да нет, три месяца всего осталось. Почти ничего. Время здесь быстро летит, даже и не замечаешь. Первый месяц, правда, казалось – очень долго. А потом... привык.
– Страшно?
– Ну если об этом думать, то страшно, конечно, – признался он. – Но я стараюсь этим голову не сильно занимать. Хотя когда понимаешь, что из нашего города, кто со мной вместе приехал, кого-то нет уже совсем... Но это уже не страшно, а как-то очень странно. Они ведь имели такие же шансы... То есть скорее я имел такие же шансы погибнуть. Даже нет, не это самое сложное. Не знаю, как объяснить...
24 июня 1998 года в Нерюнгри было примерно так же жарко, как сейчас здесь. Во всяком случае, Витьке казалось именно так. Лето в его родном городе почти всегда было таким – очень коротким, но жарким. Когда по телевизору показывают первомайские демонстрации из Москвы, в Нерюнгри еще лежит снег. И не верится, что где-то уже тепло и можно ходить в рубашках. Но к июню деревья начинают зеленеть, а на реке Лене сходят льды. А к июлю солнце палило уж и вовсе нестерпимо. Но все-таки настолько жарко не было, кажется, уже давно. Потому и выпускной одиннадцатиклассники решили отмечать не в душном и пыльном помещении, а на природе, возле речки. Конечно, пришлось отсидеть всю официальную часть в актовом зале, где занавес был почему-то раскрашен под аквариум, в котором плавают большие золотые глупые рыбы с выпученными глазами. Но и учителям, и директору хотелось поскорее освободиться от формальных мероприятий, так что уже через час выпускники расстилали на траве покрывала, выкладывая на них всяческую снедь и бутылки. Что там происходило весь вечер, Витька помнил не особенно – пока еще рядом были взрослые, все как-то скучали. Но потом, уже часов в девять, когда начали спускаться сумерки, их небольшая компания – Витька, Леха и Иван, лучшие его друзья, еще несколько человек, ну и девушки, естественно, – решили спуститься немного вниз по течению и продолжать праздник подальше ото всех. Сбегали еще за выпивкой, развели костер... Кому-то пришла идея купаться голышом, но ее в корне пресекли: все-таки люди близко. Да и двигаться особенно уже не хотелось. Хотелось валяться в траве, дуть пиво (водку Витька не любил, хоть и никому об этом не говорил, засмеют)... Рядом смеялись Леха со своей девушкой. У Витьки девушки не было – как-то, что называется, не склеилось. Ему нравилась Лехина Ленка, но всем известно, что жена друга не женщина, а если женщина, то он тебе не друг. Леха Витьке был дороже. А потому он просто валялся в траве и дул свое пиво.
Леха вдруг встал и пошел к реке.
– Эй, – окликнул Витька.
Леха только рукой махнул.
– Куда он? – спросил Витька у Ленки. Та сидела, кажется, вполне довольная собой.
– За кувшинками. Венок хочу сплести. – Она пьяно засмеялась.
– Он же плавает как топор, – дошло вдруг до Витьки. Он вскочил было, но Ленка потянула его за руку.
– Посиди со мной пока... Мне скучно одной, – кокетливо жалобно протянула она.
«Сам в воду полез», – подумалось Витьке вдруг. Идти за другом как-то сразу расхотелось. От пива по телу разливалась приятная лень.
– А почему у тебя девушки нет? – томно спросила Ленка. Витька только что-то промямлил в ответ. – Ты симпатичный... – шептала она ему на ухо, которое вдруг сделалось красным. – А я тебе нравлюсь? Я же знаю, что нравлюсь. – Она взяла его руку и положила себе на грудь.
Тут Витька вскочил – скорее от непреодолимого смущения, чем от волнения за Лехину судьбу.
– Я все-таки схожу посмотрю, что с ним. – Ленка только фыркнула вслед.
Витька подбежал к воде, было уже темно. Лехи нигде не было видно. Витька встревожился, окликнул оставшуюся компанию, но и там его не было.
– Эй, Иван, сбегай посмотри к остальным, Леха не там? – крикнул Витька, а сам полез в теплую воду.
– Да чего с ним случится? – лениво протянул Иван.
– Он вроде купаться шел, – крикнул Витька и нырнул.
Тут вдруг метрах в тридцати от него показалась Лехина голова. Показалась и сразу снова скрылась под водой. Оставалось только удивляться, как он смог заплыть так далеко. Но времени на удивление не было. Витька что есть силы поплыл в ту сторону, тщетно ожидая, что голова покажется снова... Он почти сразу нашел Леху – своими длинными нечесаными волосами, за которые его то и дело ругали в школе и постоянно попрекали родители, тот зацепился за корягу, и только поэтому его не унесло течением. Витька тащил на себе Леху до берега, казалось, несколько часов...
Вот тогда было действительно страшно. И когда приехала «скорая», и когда все бежали за носилками по коридорам больницы – Витька мокрый, в одних плавках. И когда еле смогли разжать Лехину руку, в которой были зажаты две кувшинки. И когда ждали, что скажет врач, – тогда тоже было страшно. А когда врач вышел и сказал, что можно уже не ждать, что все уже кончено, – страшно не было. Было именно что странно.
После гибели Лехи Витька чувствовал себя виноватым. То есть на людях-то он был как всегда: шутил, болтал, веселился... Но скорее машинально, чтобы не возвращаться в памяти снова и снова к тому роковому вечеру. А вот Ленка, кажется, себя виноватой совсем не чувствовала – порыдала-порыдала на похоронах, положила на могилу две кувшинки и забыла. Даже пыталась к Витьке подмазаться, но он ее отшил – довольно грубо. Видеть Ленку ему с тех пор было особенно неприятно.
Поэтому он даже скорее обрадовался, получив повестку. Мама, конечно, отпускать не хотела, отец настаивал на поступлении в школу милиции. Но больше всего на свете Витьке хотелось уехать отсюда куда- нибудь, где он никого бы не знал и его никто бы не знал. И, получив назначение в Чечню, Витька совсем не был огорчен – ему казалось, что если не собственной смертью, то хотя бы риском сумеет заставить замолчать чувство вины. А уж потом для рефлексии и вовсе не осталось ни времени, ни сил. Только одно не давало ему покоя...
Ленка пришла провожать его на вокзал, отозвала в сторонку.
– Чего тебе? – хмуро спросил Витька.
– Я понимаю, что он был твой друг. – Витьке не нужно было спрашивать, о ком речь. – И все получилось ужасно... Я знаю, что это из-за меня. Но... ты мне действительно нравишься. Можно я тебе буду писать?
И она писала – раз в месяц или два. А потом и он ей начал писать. И вот до дембеля осталось всего три месяца, а он так и не решил еще, как ему быть с Ленкой. А оказалось, что решать и не нужно...
Вдали на дороге показался клуб пыли, медленно к нам приближающийся. Приглядевшись, я разглядел в этой пыли автомобиль – такой же «газик», как у нас. Это была первая машина, которую мы встретили на дороге, но за последние сутки я уже привык к этому, хотя, казалось бы, это должно меня удивлять после тесно населенной разнообразными средствами передвижения Москвы.
– Свои, надеюсь, – кивнул я Витьке на дорогу.
– Кто ж еще? – ответил он. – Сейчас уже спокойнее все-таки стало. А по этой дороге уже давно только свои ездят.
В машине было тесно. Шутка ли – вместить семерых взрослых мужиков в не слишком-то просторный «газик». Особенно если учитывать, что у каждого из них по тяжелому автомату на шее.
– Черт, – выругался сплошь заросший черным густым волосом водитель на своем языке. – Принесла их...
Тут и все остальные заметили машину, едущую навстречу.
– Говорил, не ездит никто, – заметил ему самый старший и, пожалуй, самый здоровый здесь чеченец, весь седой.
– Почти не ездит, – огрызнулся шофер.
– Делать что будем? – спросил третий, единственный русский в машине.
– Заткнись, – зло прохрипел водитель.
– Ты молчи, коли виноват, – остановил его седой сурово.
– Ненавижу... Русская сволочь, – сквозь зубы процедил шофер – на русском.
– Козел, – так же зло сказал русский. Видно было, что такие отношения у них давно и к ним все привыкли.
– Оба молчите, – строго и резко оборвал седой. – Знай себе едь, – добавил он шоферу. – Их там всего-
