Грозный производил еще более плачевное впечатление, нежели Гудермес. Здесь явно постарались все – и федеральные силы, и местные вооруженные формирования.
– Даже и не знаю, – ответил я. – В принципе в какую-нибудь прокуратуру, если они здесь вообще есть.
Заика если и удивился, то виду не подал. Кивнул и рулит себе дальше. Юлия тоже уже проснулась и стала смотреть в окно более пристально.
– О господи, – сказала она, внимательно вглядываясь в дома. – Ни одной улицы ведь не узнаю.
– Так ты была здесь? – удивился я.
– Я тебе об этом еще в Москве говорила, – немного обиженно пробормотала она. – Родственники у меня здесь. Пару раз я сюда погостить приезжала. Давно, конечно. Еще в школе училась.
Наконец возле убогого одноэтажного здания мы остановились.
– Здесь, – коротко сказал шофер. Я полез за деньгами – расплачиваться. Шофер пресек мое движение. – С-сигареты есть?
Я протянул ему только что начатую пачку «Житана». Он взял всю пачку, хлопнул дверцей и укатил. Мы же остались стоять перед строением, которое здесь называлось городской прокуратурой – так гласила и покосившаяся табличка на двери. Я не стал мяться на пороге, а сразу вошел в здание. Здесь было немногим прохладнее, но хоть какое-то облегчение. У входа нас остановил вооруженный военный:
– Куда?
Я показал свои корочки. Военный похмурился, разглядывая, но придираться не стал.
– А она? – указал он автоматом на Юлию. Она слегка отшатнулась.
– Со мной, – подтвердил я. – Кстати, не подскажете, нам нужен следователь Николай Перелейко. Он здесь работает?
– Вон там спросите. – Автоматчик махнул оружием в сторону одной из дверей. Интересно, а когда у него автомата с собой нет, он как направление показывает?
Я постучал в дверь. Никто не откликнулся. Не люблю стучаться дважды – я открыл дверь, там тоже сидел человек с автоматом.
– Следователь Перелейко здесь? – как можно строже спросил я.
– Ждите, – равнодушно ответил автоматчик.
– Но он здесь? – уточнил я.
– Ждите, – равнодушно повторил тот.
Мы вошли в это подобие приемной и сели на единственную здесь скамейку – автоматчик сидел на табурете.
Спустя пару минут где-то на улице вдруг прогремел взрыв. Юлия вздрогнула. Автоматчик и головы не повернул.
– Опять дети балуются, – объяснил он.
В это время из коридора в приемную вошел полный мужчина в возрасте – хоть один без автомата. Правда, с пистолетом в кобуре. Он производил впечатление очень усталого человека.
– Кто это? – устало спросил он автоматчика, кивнув головой в нашу сторону.
Автоматчик вскочил:
– Это к вам, Николай Гаврилович.
Тот внимательно посмотрел на нас, потом на военного.
– Я сам вижу, что ко мне. Ладно, проходите, – обратился он к нам. И устало последовал за нами.
В кабинете я представился:
– Я от Турецкого, Александра Борисовича, – и коротко объяснил ему ситуацию.
– И как там Турецкий? – несколько равнодушно поинтересовался Перелейко, выслушав мою историю. – Все борется за справедливость?
– В общем, да, – пожал плечами я.
– Ну что ж, чем смогу, тем помогу, – вздохнул Перелейко. – Правда, не так уж много я могу. Я так понимаю, вы сейчас в Чернокозово? Документы доставать?
Я кивнул.
– Поосторожнее там в дороге. Неспокойно, знаете ли...
– Можно подумать, здесь спокойно, – усмехнулся я невесело.
И словно в подтверждение моих слов со стороны улицы вновь раздался взрыв. От взрывной волны колыхнуло запертую дверь. Сила удара была такова, что будь на окнах, забранных решетками, целы стекла, они непременно бы вылетели. Но очевидно, что это случилось гораздо раньше.
15
Полевой командир Мамед Бараев был интеллигентным человеком. Одно время он жил в Москве постоянно, это было не так уж и давно, но сколько в его жизни с тех пор изменилось... В Москву он приехал тогда учиться, поступил в МГУ на философский факультет. Не сам, конечно, поступил, а с помощью влиятельного дяди Гасана, в ту пору работавшего в министерстве. Дядя принял племянника у себя в шикарной квартире, подумал и определил:
– Нечего тебе самому толкаться, в хороший вуз ты все равно сам не поступишь, чего время терять... А плохой нам не нужен. У меня есть знакомые в деканате философского факультета МГУ, так что быть тебе философом.
– Зачем – философом? Профессия больно какая-то...
– Балда, – ласково сказал дядя, отхлебывая коньячок из стакана, – это ж кузница партийных кадров... Есть еще истфак, но знакомые у меня только тут. Так что не привередничай. Ты себе представляешь, какую ты потом карьеру можешь сделать, при живом дяде?
Это были восьмидесятые годы. Так и случилось, что имел в результате Мамед Бараев диплом философа... Где теперь вся эта философия? Что от нее осталось? Все жизнь вытеснила. У жизни своя философия. Тем не менее в душе сохранилось теплое чувство к Москве – что-то вроде легкой ностальгии по студенческим годам.
Иногда в одном человеке совмещается так много, думал он, катя по Москве на собственной черной машине с шофером и сопровождающими. Москва, с тех пор как видел он ее в последний раз, тоже изменилась. Под Европу косим, усмехнулся он, витрины блестящие, плиткой тротуар выложен перед каждым магазином в центре... Раньше Москва нравилась ему больше: уютные дворики, тишина, ходить безопасно... Никто и не посмотрит, чеченец ты или нет.
Вот, например, Иван Грозный, продолжал размышлять Мамед, проезжая по Тверской улице, мимо Макдоналдса, в сторону кремлевских башен, глубоко религиозным был человеком, что не мешало ему жестоко убивать направо и налево. И кто может точно знать, был он прав или нет? Ему надо было управлять государством, держать всех в страхе и подчинении, а тут без жесткой и карающей руки не обойтись. Кому, как не Мамеду, это и знать? С другой стороны, если бы жизнь Мамеда не повернулась пять лет назад определенным образом, может быть, так и остался бы он бизнесменом средней руки с хорошим образованием.
Окончив свой философский факультет, Мамед поосмотрелся, выбирая себе дорогу в жизни. Времена тогда были самые благоприятные – перестройка, много чеченцев на видных постах, кругом свои, до любого из них можно было достать через одного-двух знакомых или дальних родственников. Сила малых наций, понимал Мамед, в том, что они держатся друг за друга, везде своих проталкивают. А русские привыкли, что их много, – десятком больше, десятком меньше, какая разница... И каждый особняком, сам свою жизнь устраивает. Вот потому они и будут всегда проигрывать, ушами хлопать да удивляться: почему на ключевых постах сплошь чужие лица?
Дядя Гасан, заблаговременно предвидя перемены в государстве, как и положено хитрому восточному человеку, ушел с поста в министерстве на заслуженную и немаленькую пенсию и занялся сомнительными делами, приносящими вполне ощутимые барыши, – проще говоря, ушел в мафию... Ну и Мамед пошел в общем-то за ним.
По специальности Мамед, конечно, не работал, хоть и знал хорошо язык и втайне мечтал о работе переводчика... Но как человек практичный, понимал, что взрослый мужчина должен зарабатывать деньги, а не заниматься тем, что ему нравится.
Подумал, посоветовался с дядей – и решил заняться бизнесом, частным предпринимательством. Решил –
