Спросите вы о том духовных и мирских, Спросите у дьяко́в, спросите у подьячих, Спросите у слепых, спросите вы у зрячих; Я думаю, что вам ответствуют одно, Что лучший в свете дар для смертных есть вино: Вино сердца бодрит, желудки укрепляет, И словом, всех оно людей увеселяет. Не веселы бы им все были пиршества́, Забав бы лишены все стали торжества, Когда бы смертные сего не знали дара; Не пьют его одни лишь турки и татара, Спроси же и у них, не скучно ли и им?» Он кончил речь свою последним словом сим, Умолкнул и потом не хочет видеть света. На то Зевес им рек: «Послушайте ответа, Какой я на сие теперь вам изреку». И медоточную пустил из уст реку, Которой не было витийствию примера: «Послушайте меня ты, Вакх, и ты, Церера, Тебе противен хмель, ему откупщики; Но судите вы так, как частные божки, А я сужу о всем и здраво и правдиво. Я думаю, что вам и это будет в диво: Почто к женам своим ревнует басурман, А жид, француз и грек способны на обман? Почто ишпанец горд, почто убоги шведы И для чего у них россияне соседы? Почто голанец груб, британец верен, тверд, Германец искренен, индеец милосерд, Арапы дикие сердца имеют зверски, Италиянцы все и хитры и продерзки; Почто поляк своим словам не господин И правды ввек цыган не молвит ни один? Почто во всех вселил я нравы столько разны? Поверьте, что мои в сем вымыслы не праздны: Я Трою низложил, дабы воздвигнуть Рим, И вам ли знать конец намереньям моим! Я сделаю, что вы с ней будете согласны И будете от днесь вы оба безопасны: Премудрость возведу я некогда на трон, Она соделает полезнейший закон,[38] Которым пресечет во откупах коварство, И будет тем ее довольно государство; Не будет откупщик там ратаю мешать, А ратай будет им себя обогащать, И будут счастливы своею все судьбою, Не ссорьтесь же и вы теперь между собою». Сим словом их Зевес обоих усмирил И сына своего с Церерой помирил. Когда Зевес изрек богам что надлежало, А солнце между тем в свой дом уже въезжало, И там ему жена готовила кровать, На коей по трудах ему опочивать, И также жен честных начальница и мати Готовилась идти с Елесей ночевати, Но чтобы малому товар продать лицом, Натерлася она настоенным винцом, Искусною рукой чрез разные затеи Поставила чепец поверх своей тупеи; А чтобы большия придать себе красы, Пустила по плечам кудрявые власы, Которы цвет в себе имели померанцов; Потратила белил и столько же румянцов; Дабы любовника к забавам возбудить, Потщилася себя получше снарядить, И думала пробыть всю ночь она в покое, Но вот случилось с ней несчастие какое: Внезапно тутошней всей стражи командир Вздевает на себя и шпагу и мундир; Он хочет обойтить по комнатам дозором И хочет девушек своим увидеть взором. А в этом деле он не верил никому, Не только чтоб другим, сержанту самому. Он был лет сорока, или уже и боле, Служил он двадцать лет, а все служил он в поле; Морщливое лицо, нахмуренная бровь Являли в нем уже застылую любовь; Хотя он некогда в сей школе и учился, Но так уже он весь в строях изволочился, Что всю любовную науку позабыл, И словом, больше он солдат, чем щеголь, был; Но стоючи у сих красавиц насторо́же, Почувствовал в себе, почувствовал… и что же? В какую старичок повергнулся напасть! Сей муж почувствовал в себе любовну страсть, И то бы ничего, что он воспламенился, Но кем? О ужас! он начальницей пленился. Внезапно на него блажной навеял час, Хоть совесть не один ему твердила раз: «Мужчина в двадцать дет красавицам любезен, И в тридцать может быть для них еще полезен; А ежели кому пробило сорок лет, Тот, незван, никуда не езди на обед;
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату