— Ну, а сколько ты у меня болеть собираешься?
— До конца недели можно?
— Можно! Можно! — засмеялся Валерий, протягивая мне по форме заполненный больничный (так что теперь я был избавлен от неприятностей на работе за пропущенные дни).
— А это что?.. — спросил я, взяв вместе с больничным полоску бумаги, вырезанную из листа школьной тетрадки в клетку, на которой было что-то написано.
— А, это… — вздохнул Валерий. — Это тебе вместо рецепта на тонизирующее!
Я развернул полоску и прочитал:
«КТО ЖЕЛАЕТ ПОЗНАКОМИТЬСЯ С МОЛОДОЙ ПРОСТИТУТКОЙ ПО ИМЕНИ ЖАННА, ПУСТЬ ПОЗВОНИТ ПО ТЕЛЕФОНУ…»
Объявление было написано аккуратным детским почерком. Жанкиным почерком… Я снова и снова пробегал по нему глазами, шевелил губами и повторяя про себя отдельные слова, которые, словно быстро затухающее эхо, метались в моем суженном сознании, и с каждым разом все меньше смысла мне удавалось извлекать из этих слов, пока они и вовсе не перепутались и не превратились в совершенную тарабарщину.
Я взглянул в окно на серо-белые юродские дымы, топорщащиеся вдоль горизонта и кажущиеся в морозном воздухе кристаллически-твердыми. Я подумал о том, как прекрасно было бы поесть сейчас горячих сосисок с пивом или что-нибудь в этом роде… Это было бы чудесно…
И только в следующий момент смысл слов, начертанных на полоске бумаги, открылся мне со всей доскональностью — убийственный смысл, а я ведь еще не знал подробностей!
Мне чрезвычайно не хотелось расспрашивать Валерия о чем бы то ни было, но я просто не представлял себе, как могу без этого обойтись. Я должен был все знать во что бы то ни стало… И когда Валерий предложил отправиться ко мне (да мы, собственно, как я успел заметить, и ехали ко мне!), не стал возражать.
По дороге он остановил такси у какого-то универсама и через минуту притащил оттуда здоровый кулек именно с сосисками и ящик пива.
И вот уже дома, налившиеся пивом и наевшиеся сосисок, мы отдыхали в креслах, и Валерий обстоятельно пересказывал мне, как развивались события после моего бегства с дачи.
Когда они поняли, что я не вернусь, настроение у девчонок безнадежно испортилось, и решено было укладываться спать.
Наутро кое-как поднялись, и, отпоив Игоря Евгеньевича кофе, возвратились в Москву, в Сокольники. Жанка ушла в школу, Игорь Евгеньевич на работу, а маман, Лора и Валерий остались дома — они отдыхали, мило болтали о жизни, и ничто как будто не предвещало сюрпризов… Впрочем, на то и существуют сюрпризы, чтобы о них ничто не предвещало!..
Около двенадцати дня вдруг позвонила классная руководительница (Ледокол) и настоятельно посоветовала маман немедленно явиться в школу, чтобы побеседовать насчет обследования Жанки.
— Что, — нахмурилась маман, — Жанка опять показывает характер? Опять отказывается обследоваться, несмотря на свое обещание?
— Нет-нет, на этот раз она не отказалась…
— Так в чем же дело?
— А в том и дело, — холодно сказала Ледокол, — что теперь мне нужно вам кое-что сообщить!
— Да что такое? — обеспокоилась маман.
— Поймите, — еще холодней сказала Ледокол, — это отнюдь не телефонный разговор!
Маман пообещала прийти и положила трубку в полном недоумении. Как ни странно, но она действительно все еще не могла понять, о чем речь… Когда же Лора попробовала ей это растолковать, маман в отчаянии замахала руками, не желая и слышать о такой возможности, и помчалась в школу.
Пока маман ехала в школу, в школе успело произойти еще кое-что… О результатах проведенного с утра обследования каким-то образом стало известно в классе. То есть, конечно, ничего конкретного ребята не знали, но ведь им было совсем нетрудно сделать определенные выводы и но косвенным приметам. Например, с каким лицом вышла Ледокол после беседы с врачом, как она посмотрела на Жанку, каким тонем приказала той задержаться после уроков, как держала себя сама Жанка — да мало ли что еще! — особенно если учесть проницательность и напряженный интерес подростков к такого рода делам. К тому же классной руководительнице и в голову не приходило особо заботиться о сохранении всего в тайне… Новость бурно обсуждалась одноклассниками, и Жанке, всегда считавшейся гордячкой, не стало прохода. Несколько ребят (из числа тех, кого Жанка звала «дебилами») таскались за ней по пятам, с комментариями разглядывая, каким образом у нее сходятся ноги и каким манером она держит колени, а после уроков, когда Жанка по приказу Ледокола ожидала прихода маман, накинулись на нее и, затащив в мужской туалет, попытались удовлетворить свой интерес к анатомии не только визуально, но и на ощупь… И тогда маленькая женщина в дикой ярости двинула одному из наглецов коленом между ног, а другому до крови разодрала ногтями щеку. Остальные интересующиеся в панике брызнули в стороны… Так что маман, которая прибыла как раз через пять минут после инцидента, застала двух хнычущих балбесов-акселератов — один держался за щеку, другой приседал — и классную руководительницу, как бы не находящую слов, чтобы охарактеризовать Жанкино возмутительно хулиганское поведение.
— Вот! Полюбуйтесь, кого вы вырастили! — с пафосом произнесла Ледокол. — Сегодня Жанна сполна продемонстрировала нам всю меру своей испорченности, порочности, распущенности и необузданности. Она пренебрегла самым-самым святым, самым-самым дорогим, что только есть у девушки!.. — тут Ледокол понизила голос до шепота. — Она пренебрегла своей девичьей честью!!!
— Да-да, понимаю, — пробормотала маман, собираясь с мыслями. — Но, советую вам, не спешите с выводами…
— То есть как?! Вы мне советуете?! Да вы понимаете, что вашей дочери теперь не место в нашей советской школе?!
— И про советскую школу погодите! Здесь не так все просто! — решительно прервала маман, которая наконец переварила новость и теперь могла поспорить с классной руководительницей в решительности и властности.
Маман мгновенно повернула проблему другой гранью.
— Жанночка, девочка! — проникновенно обратилась она к дочери. — Ничего не бойся и не волнуйся!.. Ответь нам сейчас только на один вопрос… Ты моя хорошая девочка… Я бы могла тебя и не спрашивать об этом, потому что сама знаю… Я знаю, какая ты была у меня чистая, честная девочка… Но я хочу, чтобы это знала и твоя классная руководительница, потому что она тоже желает тебе добра… То есть она будет желать тебе добра, когда узнает обстоятельства, при которых это случилось…
— Не понимаю, при чем тут обстоятельства! — презрительно пожала плечами Ледокол. — Туг не обстоятельства, а вопиющая безнравственность!..
— Сейчас поймете! — пообещала маман.
— Да мне в конце концов и слушать противно про эти ваши обстоятельства!
— А я говорю вам, что тут совсем не то, что вы думаете!
— Ну-ну… — холодно усмехнулась Ледокол.
Маман выдержала паузу, а потом с расстановкой спросила:
— Жанночка, девочка, скажи: он тебя изнасиловал, да?..
И бросила многозначительный взгляд на классную руководительницу.
— Это действительно сильно меняет дело… — озадаченно пробормотала Ледокол.
