Ямуны и… и мамы.
Рама отложил кожу и дратву с иглой, после чего долго глядел на своего ученика.
Встал.
Подбросил в костер новую порцию хвороста.
И потом еще долго рассматривал притихшего Гангею.
– Ты лишил девственности Сатьявати, приемную дочь моего приятеля Юпакши?
– Да.
Все. Губы не слушались, язык отказывался повиноваться, тело наполнила вялость и безразличие. Сейчас учитель возьмет свой топор и… правильно сделает.
Мальчишка!
Павлин похотливый!
– Ты знаешь, как ее прозвали в поселке? – неожиданно спросил Рама, и голос аскета еле заметно дрогнул. – После того, как выгнали?
– Какая разница?
– Если бы ты не заговорил о своей любви к Опекуну Мира – никакой. Рыбаки прозвали твою избранницу: Кали. Ты знаешь, что означает это слово? Я не имею в виду имя страшной богини-убийцы, хотя по сравнению с ее тугами-душителями мы, столь презираемые тобой шиваиты, выглядим кроткими телятами! Тебе известно, что значит Кали на благородном языке?!
– Да, Гуру. Кали – значит 'Темная'. Но какое это имеет отношение?..
– Прямое. Только шиваиты знают правду: все смертные аватары Опекуна – или те, кто предрасположен к этому – носят одинаковые имена. Иногда это прозвища. Кришна, то есть Черный; Кали, то есть Темная; или…
Рама-с-Топором замялся.
Гангея во все глаза смотрел на учителя поверх костра.
Впервые он видел Парашураму, грозу кшатриев, таким.
– Или Рама, что значит Вороной, – твердо закончил аскет.
– Но ведь и ты…
– И я. У меня нет прямых доказательств, но это так. Да и какие могут быть доказательства, когда дело касается Троицы? Но однажды, мальчик мой, я зарубил собственную мать – и не этим самым топором, как врут глупцы! У меня тогда еще не было никакого топора…
…когда двадцатилетний Рама вернулся к родительскому ашраму – его отец, Пламенный Джамад, был в гневе.
Жена Джамада без чувств лежала на земле, а рядом бродили двое единоутробных братьев Рамы.
Ухмыляясь слюнявыми ухмылками идиотов.
– Она позавидовала! – вепрем ревел Пламенный Джамад, топорща пегую с проседью бородищу. – Ты слышишь, единственный сын мой?! – эта мерзавка позавидовала! Царь, видите ли, купался в реке с женами! Вот где, видите ли, жизнь! Она посмела сказать об этом мне, потомку Бхригу, отца мудрецов! Гнусь! Сучий плевок! Я приказал этим слюнтяям убить нечестивую на месте – но они отказались! Они посмели! Даже под угрозой проклятия, которое не заставило себя долго ждать!..
Вокруг разъяренного Джамада вовсю полыхал ореол Жара-тапаса, и Рама не мог смотреть прямо на отца.
Глаза слепило.
– Убей ее! – рычал отшельник, чей норов был притчей во языцех от Махендры, лучшей из гор, до северной Кайласы. – Убей завистливую гадину! Она недовольна своей участью – посмотрим, как ей понравится Преисподняя! Или ты тоже хочешь познакомиться с отцовским проклятием?!
Рама начал судорожно собирать вокруг себя собственный Жар, еще не зная, что собирается делать: сопротивляться отцу или исполнять веление… но сознание вдруг изогнулось вьюном и ускользнуло в багровую бездну.
Про виденное в бездне Рама не рассказывал никому и никогда. Потому что на водах Предвечного Океана, на листе лотоса-гиганта, поддерживаемого извивами змея Шеша о тысяче голов, возлежал Опекун Мира. Из пупка прекрасного божества произрастал стебель с цветком на конце, и в венчике восседал кто-то, очень похожий на Брахму-Созидателя. В трех руках из четырех Вишну сжимал метательный диск, дубинку и раковину; правая верхняя находилась в положении 'варада-мудра', означая наделение благами и покровительство.
Опекун ласково улыбнулся Раме, океан взволновался – и все исчезло.
Как не бывало.
Остался ашрам Пламенного Джамада, взбешенный отец и мать с перерезанным горлом.
Рама стоял и переводил взгляд с трупа матери на нож для разделки добычи.
Потом пальцы его разжались, самовольно приняв положение 'варада-мудра'; и нож упал на землю.
Разное станут говорить люди: что Рама зарубил мать Топором-Подарком, повинуясь велению отца, что, успокоясь, Пламенный Джамад пожаловал сыну право трех желаний, и Рама пожелал жизни матери, разума братьям и счастья себе… Впрочем, с тех пор никто не встречал в этом мире жену вспыльчивого отшельника, братья Рамы не славились доскональным знанием Вед, а что касательно личного счастья Рамы – об этом надо было спросить у него самого.
