У костра стоял злой учитель с сосудом в руках; а рядом переминалась с ноги на ногу красавица-якшиня. Была она не из свиты Куберы-Стяжателя Богатств, Миродержца Севера, и потому лицо ее выглядело почти человеческим, без выпученных глаз и слюнявых клыков, готовых в любой момент вцепиться тебе в горло. Не принадлежала якшиня и к гениям недр, жирным карликам, что вечно хоронятся в распадках и ущельях – жадины толстоногие! За кусок нефрита удавятся!.. впрочем, это их дело.

'Лесная,' – уверенно заключил Гангея и стал во все глаза глядеть на гостью. Еще бы: лесные якши, особенно женщины, не отличались кровожадностью своих старших братьев, ракшасов-людоедов, и выглядели почти как небесные апсары-танцовщицы. Но если 'больше' означает 'лучше', то якшини были раза в полтора лучше любой апсары. Если бедра, так всем бедрам бедра, если грудь, так прямо мечта престарелого сладострастника, если губы, так вся сладость плодов бимба, если волосы – водопад шелка; ну а если лоно…

Юноша зажмурился.

Стыдно признаться, но в последнее время, до встречи с Сатьявати-перевозчицей, он втайне мечтал о благосклонности какой-нибудь якшини.

– Кыш, зараза! Дождешься – прокляну!

– Жестокосердый…

Якшиня, облаченная лишь в травяную юбочку, грустно повернулась и пошла прочь; вскоре она скрылась в чаще под хохот красноносых чибисов.

Вздохнув, Гангея одним прыжком выскочил наружу.

– Чего это она? – поинтересовался юноша с деланным безразличием.

– Свататься приходила, – буркнул Рама, возвращаясь к прерванному занятию. – Третий раз уже… Люблю, говорит, без памяти, дай хоть наглядеться всласть; опять же, пора у нее для зачатия благоприятная, а тут я, старый козел, мешаю, нельзя ведь женщине в пору отказывать!..

– Так какой же ты старый?!

Гангея изумился. Гуру, способный загонять его до полусмерти и при этом даже не вспотеть; аскет, медитирующий летом меж пяти костров; воин, умеющий в одиночку расправиться с отрядом врагов…

– Ну и не отказывал бы… – еле слышно закончил юноша, втайне завидуя выдержке Гуру. – Ты ж не на последней стадии отшельничества, тебе полный уход от мира не обязателен!

– Ну и не отказывал! – передразнил ученика Рама-с-Топором. – Если б она ко мне приходила, я б и не отказывал! Понял, дубина стоеросовая?! А вдруг она бы тебя напрямую попросила?! Ты ж обет дал: не отказывать просящему! Додумался, теленок!..

Гангея понял.

Хрюкая и задыхаясь, он упал навзничь и с веселым визгом стал кататься по траве. Мечты подростка становились реальностью, и реальность не вызывала ничего, кроме краски на щеках и нутряного веселья, что зарождалось где-то внизу живота, смешливыми брызгами подымалось вверх по телу, щекоча позвоночник, и взрывалось в мозгу перунами Громовержца.

Рама-с-Топором смотрел на ученика и дергал себя за кончик косы. Проказливые барашки плескались в смоляной глубине его взгляда. 'Растет мальчишка,' – выкрикивали барашки, игриво швыряясь искрами.

Растет…

Неожиданно Парашурама вскинул голову и повернулся к чаще, где минутой раньше скрылась влюбленная якшиня. Мигом бросив смеяться, Гангея последовал примеру учителя.

Тишина.

Но ведь только что было… было… или не было?