Гангея посмотрел на звезды в небе, представил их червями у себя на ладони и вздохнул.

– Меня гораздо больше привлекает Вишну, Опекун Мира. Созидать – почетно, разрушать – величественно, но долг кшатрия…

Он запнулся, покосился на учителя, но тот молчал.

– Долг кшатрия – защищать и поддерживать!

– Люби Опекуна.

Это было все, что ответил Рама-с-Топором.

Почему-то подобный ответ разозлил Гангею гораздо больше ожидаемой проповеди о величии Шивы. Юноша стеснялся признаться самому себе, что втайне рассчитывал на эту проповедь – и был готов согласиться после долгих уговоров.

Но теперь пути назад не было.

– Вишну – самый утонченный из Троицы! – горячо заговорил Гангея, садясь. – Он покровительствует благородным и пылким духом! Он полон нежных мыслей и всепрощения, он требует от поклонников не издевательства над плотью и оргий, а благоговейной любви и преданности! Когда Трехмирью грозит опасность – именно Вишну вселяется в одну из своих аватар и спасает мироздание! Ты ведь не станешь отрицать, Гуру, что изображения и статуи Опекуна Мира – самые прекрасные?!

– Не стану.

Кожаная лента была почти готова.

Рама придирчиво оглядел ее и стал возиться с пряжками креплений.

Глядя на Гуру, Гангея вдруг вспомнил, как однажды, полтора года назад, решил уподобиться учителю- аскету и повторить его любимую форму медитации.

Жаркой порой разжечь вокруг себя пять костров и в огненном кругу предаться размышлениям о вечном.

Хорошо хоть Рама случился неподалеку и выволок потерявшего сознание мальчишку из геенны, куда дурак ввергнул сам себя.

Обидней всего было то, что Гангея тогда даже не получил взбучки. Словно несмышленыш сунул пальцы в осиное гнездо – ну что взять с глупого?!

Покусали? Вперед будет наука…

– Твой выбор принадлежит только тебе, – после долгой паузы заговорил Рама, начиная тачать наперсток. – Равно как и мой. Ты хочешь поделиться, получить совет – или переубедить меня? Люби кого хочешь, но не забывай всех; и не навязывай другим свое мнение!.. Особенно силой. Иначе это все что угодно, но не любовь. Разложить пышногрудую красотку на прибрежном песке или прямо внутри челна, сорвать цветок удовольствия – страсть, похоть, нетерпение юнца, но к любви это не имеет никакого отношения!

– Ты уже знаешь? – Гангея зарделся так, что даже светлячки отпрянули от юноши, боясь обжечься. – Ну конечно, тебе всегда все известно наперед!..

– Мне? – в свою очередь удивился Рама. – Это аллегория, дурашка! А тот вислоухий осел, кому недоступны аллегории…

И осекся.

– Ясно. С аллегориями все ясно. Перейдем к грубой прозе. Скажи, мой мальчик, когда в тебе взыграла кровь твоих замечательных предков, ариев Севера? Мне, как грубому южанину и твоему Гуру, хотелось бы знать: до очистительного поста в островном ашраме или после? И если до, то опять же – когда?

– До, – стыдливо признался Гангея, с ужасом ожидая гнева учителя. – Там девушка-перевозчица… она пахла рыбой… и мы… вот.

– Пахла рыбой? Странные, однако, вкусы у потомственного кшатрия, любителя всего утонченного… Ну да ладно, о вкусах не судят, как сказал один асур, женясь на буйволице. А как ее зовут, твою рыбью красавицу? Чья она дочь? Должен же я знать, когда ко мне прибежит разгневанный папаша, о чем с ним говорить! Представляешь: махну в неведеньи топориком…

– Ты прекрасно знаешь ее отца, Гуру! Это Юпакша, староста рыбачьего поселка! Того, что близ слияния