Сатьявати еле сдерживалась, чтоб не зарыдать в голос, и глаза девушки предательски блестели.
– А что? Ты красивая! – на сей раз юный аскет ничуть не погрешил против истины. – А запах… запах – это ерунда… тебе надо какого-нибудь подвижника упросить! У них Жара-тапаса, знаешь, сколько?! Горы сворачивают – что им твой запах!
– Правда? – девушка непроизвольно подвинулась ближе к Гангее, отложив весло на корму. – Нет, я, конечно, слышала про великих мудрецов… А ты хоть одного такого знаешь?
Взор Сатьявати лучился отчаянной надеждой, бритвенным лезвием вспарывая душу, кровь юноши закипела, и он чуть было не брякнул сгоряча: 'Понятное дело! Мой Гуру, Рама-с-Топором, может…'
'Может-то он может, – одернул себя Гангея, – а вот захочет ли? Хорош я буду: наобещаю с три короба..'
– Ну… – замялся юноша. – Норов у них, у подвижников… сегодня спасет, а завтра проклянет!
И поспешил сменить скользкую тему.
– Пойми, дело не в подвижниках. И не в запахе. Я ведь сижу рядом с тобой – и запах мне ничуть не мешает! А раз я сумел, значит, и другой найдется…
– Другой? – странно охрипшим голосом переспросила Сатьявати. – А почему не ты? – и ученик Парашурамы почувствовал, как девичья ладонь легла ему на колено, обожгла прикосновением и двинулась вверх, к краю короткого дхоти. – Ведь я тебе не противна?
– Ты? Ну что ты?! Даже наоборот, ты мне нравишься… – Гангея плохо соображал, что говорит, потому что теперь обе ладони девушки гладили его тело, и все существо сына Ганги трепетало от ласки; юношу бросило в жар, в паху сладостно и мучительно заныло.
Он и не подумал отстраниться, завороженный новыми ощущениями: подобное ему доводилось переживать впервые.
– Ты… ты ведь не откажешь мне?
Сатьявати и сама не понимала, что на нее нашло, но остановиться уже не могла – да и не хотела. Этот парень был первым, кто не воротил от нее сморщенный нос; кто же тогда, если не он?!
– Нет, но без брака… грех…
– Считай, что мы вступаем в брак по обычаю гандхарвов, по любви и взаимному согласию, – с улыбкой прошептала девушка, прижимаясь к нему всем телом и дыша рыбой; но, странное дело, юноша не обратил на запах никакого внимания.
Сари само соскользнуло с нее, оба повалились на дно челна, едва не перевернув утлую посудину – и зверь, присутствие которого Гангея все чаще ощущал в себе, очнулся от дремы.
Впрочем, Сатьявати сейчас тоже скорее напоминала пантеру в течке, чем скромную девушку- перевозчицу! Она царапалась и визжала в припадке сладострастья, она впускала юношу в себя и с силой отталкивала назад, оставляя на плечах Гангеи кровоточащие следы ногтей; оба любовника попеременно оказывались то снизу, то сверху, челн раскачивался так, что оставалось только диву даваться, почему посудина до сих пор держится на плаву – но диву даваться было некому. Соглядатаев поблизости не наблюдалось, а юноша и девушка были согласны утонуть, но остаться единым целым.
Вчерашняя чета леопардов могла бы позавидовать звериной страсти, внезапно проснувшейся в этих двоих!
Ганга раскачивала челн, относя его к месту слияния с Ямуной, и кувшинки у кромки островов стыдливо отводили венчики в сторону.
Когда все закончилось, вы оба без сил повалились на дно челна, приходя в себя после случившегося. Сердца бешено стучали, дыхание с хрипом вырывалось наружу, и прошло довольно много времени, прежде чем ты удивленно принюхался.
В челне отчетливо пахло благородным сандалом.
Не рыбой, не рекой, не разгоряченными телами – сандалом!
Тебе показалось, что ты грезишь наяву. Втянул воздух, раздувая ноздри – но нет, ошибка исключалась!
Чудо!
Свершилось чудо!
И это совершил ты, Гангея, сын богини, ученик великого Парашурамы?
– Тебе плохо? – с почти материнской тревогой спросила Сатьявати, приподымаясь на локте.
– Мне хорошо, Сатьявати! Мне хорошо-о-о!!! – не сдержавшись, ты выкрикнул это во все горло, и эхо далеко разнеслось над водами двух рек. – Нам больше не нужен подвижник, который избавит тебя от рыбьего запаха! В преисподнюю подвижников! Ты пахнешь санда-а-а-лом!..
Кровавые воды Ямуны струились вдоль челна.
После безумной вспышки страсти у Сатьявати почти не осталось сил, и Гангея сел на весла. За то время, пока они занимались любовью, челн успело отнести довольно далеко, так что грести пришлось долго. Наконец днище проскрежетало по песку, и утлая скорлупка ткнулась носом в берег.
– Заедешь за мной через три дня? – спросил Гангея, спрыгивая на песок и глядя мимо девушки.
Торжество плоти прошло, и теперь юноше было стыдно.
– Заеду, – еле слышно отозвалась Сатьявати, плотнее запахиваясь в порванное сари.
Похоже, ее обуревали сходные чувства.
– Чем это воняет? – вдруг сморщила она нос.
