– Все это сплошная ложь, – вмешался генерал Хэльярд. – Бомба предназначалась для машины, в которой находилась Каррас. Сколько, вы говорите, было убито? Семь человек на дороге у подхода к мосту? Господи, да заряд такой мощности просто разнес бы в клочья и автомобиль, и всех, кто в нем сидел. И выясняется, что наши люди ничего не знали об этом.

– В результате стараний человека, именуемого Риччи, – добавил Брэдфорд. – Какой-то никому не известный корсиканец и с ним два человека огневой поддержки, которые на самом деле являются специалистами-взрывниками. Их прислал Рим. Но двое исчезли и даже не делали попытки вступить в контакт с посольством. По словам нашего агента, это ненормально. Они просто не осмелились вернуться в Рим.

– Их посылали наши люди, – сказал Беркуист. – Но возникли они со стороны. У них была особая договоренность с человеком, который сделал последний звонок в Рим. «Двусмысленность».

– Тот же самый человек, господин президент, который способен связаться с Москвой и заполучить подлинные шифры КГБ, в которые только и мог поверить такой профессионал, как Хейвелок. Человек, который знает всю правду о Коста-Брава и который стремится не меньше, а может, и больше нашего сохранить суть операции в тайне.

– Но почему? – спросил генерал.

– Потому что, если мы вернемся к истокам и тщательно проанализируем все ее аспекты, мы сможем установить, что он там присутствовал.

Президент и генерал отреагировали на эти слова так, как реагируют люди, узнавшие о неожиданной смерти близкого человека. Только Брукс остался спокоен. Он внимательно смотрел на Брэдфорда, не скрывая, что по достоинству оценил его интеллектуальные способности.

– Ничего себе заключеньице, сынок, – только и смог произнести генерал.

– Никак иначе я не могу это объяснить, – продолжил Брэдфорд. – Казнь Хейвелока была санкционирована. Необходимость ее была понята даже теми людьми, которые уважали его за прошлые заслуги. Он стал другим – психопатом, убийцей, представляющим опасность для всей агентурной сети. Но почему женщину решили переправить через границу на Коль-де-Мулине? Почему специально подчеркивалось, что она не больше чем подсадная утка, а ее бегство – урок для русских, в то время как уже была приготовлена взрывчатка, которая должна была разнести машину с Каррас так, чтобы от нее ничего не осталось? Зачем?

– Затем, чтобы поддержать версию ее гибели на Коста-Брава, – сказал Брукс. – Если она останется жива, она может попросить убежища и рассказать все. Ей нечего терять.

– То, что было только имитировано той ночью на пляже, должно было произойти на самом деле, – пояснил президент. – Она должна была быть уничтожена в районе моста, чтобы никто уже не мог опровергнуть версию о ее смерти на Коста-Брава.

– Значит, вы утверждаете, что человек, который позвонил и санкционировал казнь Хейвелока, – неуверенно произнес помрачневший генерал, – вы полагаете, что тип, который использовал пароль «Двусмысленность» и послал Риччи с двумя нитроглицеринщиками на Коль-де-Мулине через Рим… он был на побережье той ночью?

– Все говорит за это, генерал.

– Но, господи, каким образом…

– Потому, что этот человек знает, что Дженна Каррас жива, – ответил Брукс, по-прежнему не сводя глаз с Брэдфорда. – По крайней мере, ему известно, что на Коста-Брава была убита не она. Больше никто об этом не знает.

– Все это не более чем умозрительные рассуждения. Все осталось бы в тайне, если бы мы сами не разыскивали ее вот уже без малого четыре месяца.

– Мы ищем, даже не упоминая о ней, – возразил заместитель госсекретаря. – Естественно, не намекая на то, что она жива. Разыскивается не конкретный человек, а некая женщина, опытный специалист в конспиративной деятельности, которая может обратиться к людям, с которыми она работала раньше под различными псевдонимами. Мы обращаем внимание лишь на внешние данные и знание языков.

– Не могу согласиться с вами, – покачал головой генерал с видом военного стратега, заметившего ошибку в плане тактического маневра. – Маккензи сделал из операции на Коста-Брава мозаику, целостная картина которой была известна только вам. ЦРУ в Лэнгли ничего не знало о Мадриде, а о вашей встрече в Барселоне не ведали ни в Лэнгли, ни в Мадриде. И в этих условиях кто-то сумел вычислить то, о чем не мог иметь ни малейшего представления? Если вы, конечно, уверены в том, что Маккензи вас не продал или не допустил промаха.

– Я не думаю, что виноват Маккензи. – Заместитель госсекретаря выдержал паузу. – Полагаю, что человек, использовавший пароль «Двусмысленность», занялся проблемой Парсифаля три месяца назад. Он знал, на что следует обращать внимание, и поэтому был крайне встревожен вызовом Хейвелока в Мадрид под грифом секретности «четыре ноля».

– Следовательно, это человек с максимальной степенью допуска к государственным тайнам – здесь, в госдепе, – вмешался посол. – Он имеет доступ к самым секретным служебным материалам.

– Да. Он следит за деятельностью Хейвелока и чувствует, что что-то происходит. Он летит в Испанию, находит Хейвелока в Мадриде и следует за ним до Барселоны. Там уже был я, так же как и Маккензи. Он, безусловно, знает меня в лицо, поскольку мы с Маккензи дважды встречались, логично допустить, что он видел нас вместе.

– И, дополняя ваше предположение, вполне резонно полагать, что в КГБ на Маккензи имеется досье. Оно настолько пухлое, что советская разведка не могла не встревожиться. – Брукс наклонился вперед, глядя прямо в глаза Брэдфорду. – Пересылается фотография, и человек, которого мы сейчас стараемся вычислить, увидев вас с Маккензи в Барселоне, тотчас понимает, что заваривается серьезная секретная операция.

– Да, все могло произойти именно так. Согласен.

– С чересчур большим количеством теоретических допущений с вашей стороны, – упрямо гнул свое генерал.

– Мне кажется, Мэл, что заместитель госсекретаря еще не закончил. – Посол кивнул на бумаги, которые перелистывал Брэдфорд. – Не думаю, что он дал разгуляться своему воображению без достаточного на то основания. Разве я не прав?

– В целом правы.

– Почему не ответить простым «да»?

– Да, – поправился Брэдфорд. – Боюсь, что могу предстать перед судом за свой вчерашний поступок, но я счел это необходимым. Мне надо было скрыться от телефонных звонков и посетителей. Я понял, что нужно перечитать все материалы и как следует все обдумать. Я отправился в хранилище секретных документов Управления консульских операций и взял показания Хейвелока, сделанные под действием химических препаратов. Я забрал сверхсекретный документ домой и изучал его до трех ночи, сравнивая с устным отчетом Маккензи по возвращении из Барселоны. Между ними имеются некоторые противоречия.

– В чем именно? – спросил Брукс.

– В том, что планировал Маккензи и что видел Хейвелок. Он видел то, что мы хотели, – бросил президент. – Вы сами сказали это несколько минут тому назад.

– Не исключено, что он видел больше, чем мы думаем, и значительно больше того, что намеревался продемонстрировать Маккензи.

– Но Маккензи сам там был, – запротестовал Хэльярд. – Что за чертовщину вы несете?

– Маккензи находился примерно в семидесяти ярдах от Хейвелока, и пляж ему был не очень хорошо виден. Его больше интересовала реакция Хейвелока, чем тот спектакль, который он неоднократно репетировал. По сценарию все должно было произойти у самой воды. Пули уходят в воду, женщина падает на песок, ее тело перекатывается в волнах прибоя… Неподалеку, в пределах досягаемости – катер… С определенного расстояния и в темноте это должно было создать нужный эффект.

– Выглядит весьма убедительно, – согласился Брукс.

– Да, очень, – кивнул Брэдфорд. – Но в описании Хейвелока все было иначе. То, что видел он, оказалось несравненно более убедительно.

Под влиянием препаратов в клинике в Вирджинии он буквально пережил все это заново, включая и