секретности», «требуется специальный допуск», «копирование запрещено», «допуск разрешен по представлении пароля»… Видите, сколько их! Мы шпигуем кабинеты и телефонные линии приборами, извещающими нас, если поставлены «жучки» и предпринимаются попытки перехвата, разрабатываем приспособления, способные ввести в заблуждение установленные нами же следящие приборы. Мы глушим радиоволны, включая спутниковую связь, и преодолеваем глушение лазерными лучами, нагруженными нашими посланиями. Мы наглухо закрываем важнейшую информацию таким образом, чтобы иметь возможность по своему желанию организовать «утечку» выгодных для нас фрагментов. Основная масса сведений, естественно, остается под замком. Одному правительственному учреждению мы говорим одно, а другому – нечто совершенно противоположное, и все для того, чтобы удержать в секрете третье, что на самом деле и соответствует действительности. В эпоху высочайшего развития коммуникаций мы стараемся изо всех сил разрушить эти коммуникации, используем достижения науки с патологической извращенностью. – Президент сел, взглянул на фотографию убитого в Риме и положил ее на стол изображением вниз. – Сохранение тайн и препятствование потоку точной информации стали главной целью развития всей нашей техники связи. Какая ирония скрыта в этом, не правда ли?

– Но, к сожалению, часто сохранение тайны имеет жизненно важное значение, – сказал Брэдфорд.

– Наверное. Как бы хотелось быть в этом уверенным. Вы знаете, я сейчас по ночам часто думаю – а что, если бы мы не старались сохранить все в тайне три месяца назад… может, и не стояла бы теперь перед нами эта проблема…

– Наши возможности были чрезвычайно ограничены, господин президент, – твердо произнес заместитель госсекретаря. – Не исключено, что мы сейчас стояли бы перед лицом худшего кризиса.

– Худшего, Эмори?

– Если и не худшего, то более раннего. Время – наш единственный союзник.

– И нам следует с толком использовать каждую минуту, – согласился Беркуист, переводя взгляд с генерала на Брукса. – Итак, теперь вы оба знаете, что произошло за последние семьдесят два часа, и понимаете, почему я вызвал вас в Вашингтон.

– Мы не знаем лишь самого важного фактора – реакции Парсифаля, – бросил государственный деятель.

– Никакой реакции, – ответил президент.

– В таком случае он ничего не знает, – энергично заметил Хэльярд.

– Если бы эти слова как истина были вырублены на скале, то я спал бы спокойно по ночам, – откликнулся Беркуист.

– Когда он в последний раз выходил с вами на связь? – спросил Брукс.

– Шестнадцать дней тому назад. Не было смысла вас извещать. Просто последовало очередное требование, такое же возмутительное и такое же идиотское.

– Какой прогресс был достигнут в отношении предыдущих требований? – продолжал посол.

– Ничего нового. Пятнадцать дней назад мы перевели восемьсот миллионов долларов в банки на Багамах, Каймановых островах и в Латинской Америке. Мы соблюдали все… – президент замолчал и приподнял угол фотографии, мелькнули залитые кровью брюки старшего атташе, – все предосторожности, которые он от нас требовал. Он хотел иметь возможность безопасно проверять в любое время наличие денег на номерных вкладах в Цюрихе и Берне. Из всей суммы он не тронул ни цента, но три раза осуществлял проверку вкладов в Швейцарии. С остальными банками в связь не вступал. Его вовсе не интересуют деньги. Они всего лишь служат средством подтверждения нашей уязвимости. Парсифаль уверен, что мы выполним все его требования. – Беркуист помолчал и продолжил еле слышно: – Видит бог, и мы ничего не можем сделать…

Тишина, нависшая над столом, свидетельствовала о реальности того, о чем было страшно даже подумать. Нарушил молчание генерал. Покопавшись в своих записях, он будничным, деловым тоном обратился к Брэдфорду:

– Есть еще парочка темных мест. Не могли бы вы пояснить?..

– Я могу лишь предполагать, – ответил Брэдфорд. – Но даже и в этом случае нам придется обратиться к самому началу событий. К тому, что произошло до Рима.

– Коста-Брава? – презрительно бросил Брукс.

– Еще раньше, господин посол. К тому времени, когда мы с вами согласились, что Коста-Брава должна иметь место.

– Я принимаю ваш упрек, – кисло промолвил тот. – Продолжайте.

– Мы должны вернуться к тому моменту, когда узнали о том, что Мэттиас лично начал расследование по Дженне Каррас. Не его помощники, а сам великий человек выступил с информацией из неназванных источников – источников, так глубоко внедренных в советскую разведку, что даже простые рассуждения на тему о их возможных личинах граничили с государственной изменой.

– Не скромничайте, Эмори, – прервал его президент. – Не мы узнали о Мэттиасе. Вы, и только вы. У вас хватило проницательности походить вокруг «великого человека», как вы его именуете.

– Только из чувства горечи, господин президент. Ведь это вы потребовали от одного из его помощников выложить правду. И он сделал это в Овальном кабинете. Он сказал, что они не знают, откуда поступила информация. Известно, что принес ее лично Мэттиас. Мне бы этого никогда не сказали.

– Это не моя заслуга, а заслуга Овального кабинета, – сказал Беркуист. – Невозможно лгать человеку, занимающему этот кабинет… конечно, если вы не Энтони Мэттиас.

– Говоря по совести, господин президент, в его намерения не входило ввести вас в заблуждение, – мягко произнес Брукс. – Он полагал, что поступает правильно.

– Он полагал, что должен сидеть в моем кресле в моем кабинете. Господи, да о чем говорить! Он и сейчас продолжает полагать именно так! Его мания величия не имеет пределов! Продолжайте, Эмори.

– Хорошо, сэр, – поднял взгляд Брэдфорд. – Мы пришли к выводу о том, что Мэттиас пытается вынудить Хейвелока подать в отставку, вытащить своего бывшего студента и одного из наших лучших сотрудников из Управления консульских операций. Мы не стали в то время разглашать свой вывод, так как не знали, с какой конечной целью государственный секретарь затеял все дело. Мы и сейчас не знаем этого.

– Но мы продолжили расследование, – подхватил Беркуист, – потому, что не понимали, с чем имеем дело – то ли со сломавшимся разведчиком, который хочет оставить службу, то ли с организованной фальшивкой, – хуже чем с фальшивкой – с лакеем Мэттиаса, готовым на убийство женщины ради того, чтобы иметь возможность служить великому человеку вне формальных структур. О, это была бы великолепная работа! Международный эмиссар Святого Мэттиаса. Или, может быть, Императора Мэттиаса, Правителя всех Штатов и Территорий Республики?

– Брось, Чарли, – слегка коснулся рукава президента Хэльярд. Он был единственным в комнате, кто мог позволить себе столь интимный жест. – Теперь все кончено, и мы собрались здесь по другому поводу.

– Если бы не этот сукин сын Мэттиас, нам вовсе не надо было бы собираться! Мне трудно об этом забыть. Так же как и всему миру… когда-нибудь… если, конечно, на Земле к тому времени останутся существа, способные помнить.

– Может быть, мы вернемся к обсуждению более серьезного кризиса, господин президент? – мягко произнес Брукс.

Беркуист откинулся в кресле. Он посмотрел на аристократичного посла и перевел взгляд на старого генерала.

– Когда ко мне пришел Брэдфорд и убедил меня в том, что в высших эшелонах государственной власти назревает заговор, в котором замешан Энтони Мэттиас, я обратился за помощью к вам и только к вам, никому более. По крайней мере пока. Я готов выслушать от вас критические замечания, тем более что они у вас наверняка есть.

– За этим вы нас и позвали, – сказал Хэльярд и добавил: – Сэр.

– Ты, Мэл, известный критикан. – Президент кивнул представителю государственного департамента. – Прошу прощения. Итак, мы остановились на том, что ни тогда, ни сейчас не знаем, с какой целью Мэттиас хотел вывести Хейвелока из игры. Однако Эмори нарисовал нам вероятный сценарий происходящего.

– Абсолютно невероятный, – подчеркнул Брэдфорд. Его руки теперь лежали на столе поверх бумаг. Заместитель госсекретаря больше не нуждался в своих записях. – Дело, которое Мэттиас повел против Каррас, было проработано в мельчайших деталях. Внезапно на поверхность всплывает раскаявшийся