террорист из группы Баадера-Майнхоф. Он молит об отпущении грехов. Он готов сообщить важную информацию в обмен на отмену смертного приговора и предоставление безопасного убежища. Бонн неохотно соглашается, и мы узнаем все, что этот человек сообщил. Женщина, работающая с оперативником из Консульских операций в Барселоне, является на самом деле сотрудником КГБ. Террорист описывает способ передачи приказов. Этот метод требовал передачи ключа. В багажной камере аэропорта обнаруживается саквояж или чемоданчик, наполненный доказательствами, вполне достаточными для осуждения этой женщины. Там содержался детальный анализ всех операций, проведенных ею и Хейвелоком за последние недели, краткое, но достаточно полное изложение строго секретной информации, направленной Хейвелоком в госдеп, радиочастоты, которыми мы пользуемся, и копии наших кодов. В саквояже находились разнообразные инструкции КГБ, включая шифр, который ей надлежало использовать для контактов с Северо-западным сектором деятельности КГБ, если в таких контактах возникнет необходимость. Мы проверили шифр и получили ответ.

Брукс слегка приподнял руку жестом человека, привыкшего ко всеобщему вниманию.

– Генерал Хэльярд и я знакомы с большей частью того, что вы излагаете. Нам неизвестны лишь некоторые подробности. Я полагаю, что у вас есть какие-то причины рассказывать все столь детально?

– Да, такие причины есть, господин посол, – ответил Брэдфорд. – Это касается Дэниела Стерна. Будьте снисходительны.

– Коль скоро вы упомянули об этом, – вмешался генерал, – как вам удалось проверить шифр?

– Мы использовали три основные радиочастоты, на которых ведутся переговоры между судами в том районе Средиземного моря. Советы обычно используют такие частоты.

– Что-то больно примитивно для них, будь я проклят! Вам не кажется?

– Я, конечно, не специалист, генерал, но мне, будь я проклят, такой подход представляется весьма разумным. Выяснив, к какому методу прибегаем мы (я был вынужден сделать это), я пришел к выводу, что наши способы вряд ли более эффективны, чем их. Мы обычно избираем частоты, где проходит более слабый сигнал, не очень ясный и легко, в случае обнаружения, поддающийся глушению. Вы же не можете глушить переговоры между судами, и независимо от загрузки эфира шифрованная передача достаточно быстро достигает адресата.

– Весьма убедительно, – заметил Брукс.

– За последние четыре месяца мне пришлось пройти несколько ускоренных курсов обучения. Благодаря распоряжению президента я также общался с лучшими умами нашего научного сообщества.

– Причина, естественно, не объяснялась, – вмешался Беркуист, бросив взгляд в сторону пожилых участников совещания. Затем он опять повернулся к Брэдфорду: – Итак, вы убедились в подлинности шифров КГБ…

– Это был факт, который в наибольшей степени доказывал ее вину. Шифр невозможно подделать. Ее имя было запущено в механизм ЦРУ, а это очень мощный механизм, надо признать. – Брэдфорд выдержал паузу. – Как вы знаете, а может, и не знаете, генерал… и господин посол, именно в этот момент я и возник на сцене. Я не стремился к этой чести, все произошло по чистой случайности. Меня разыскали два человека, с которыми я работал при Джонсоне… и в Юго-Восточной Азии.

– Огрызки нашей благотворительной «помощи» Вьетнаму, оставшиеся после всего на работе в ЦРУ? – сардонически усмехнулся Хэльярд.

– Да. – Заместитель госсекретаря отнюдь не смутился. – Два человека с огромным опытом тайных операций – удачных и не очень, – который позволил им стать так называемыми оперативными контролерами наших агентов в советском государственном аппарате. Однажды вечером они позвонили мне домой из нашего местного бара в Бервин-Хайтс и пригласили вспомнить старые времена. Когда я заметил, что уже поздно, мой собеседник сказал, что поздно не только для меня одного, и, кроме того, я дома, а им пришлось проделать немалый путь из Макдин и Лэнгли до Бервин-Хайтс. Я все понял и присоединился к ним.

– Мне не доводилось слышать этой истории, – прервал Брэдфорда посол. – Будет ли справедливо предположить, что эти джентльмены не обратились с сообщением по своим обычным каналам, а направились непосредственно к вам?

– Да, сэр. Они были обеспокоены.

– Нам следует возблагодарить господа за то, что старые грешники сохранили дружеские отношения, – сказал президент. – Не получив вразумительных объяснений по своим «обычным» каналам, они обратились к нам. Они доложили, что это дело вне их компетенции. Вот так оно оказалось в руках у Брэдфорда.

– Но в просьбе собрать информацию о Каррас нет ничего необычного. Заурядный сбор сведений разведывательными методами, – сказал Хэльярд. – Что их, собственно говоря, обеспокоило?

– Запрос был составлен в крайне негативном тоне. Он предполагал, что женщина настолько хорошо укрыта и законспирирована, что расследование ЦРУ не принесет результатов. Это означало одно – она будет признана виновной независимо от итогов расследования.

– Значит, их оскорбил высокомерный тон документа? – высказал предположение Брукс.

– Нет. Они уже давно привыкли к высокомерному отношению со стороны госдепа. Их обеспокоило то, что предвзятая точка зрения в отношении виновности этой женщины вряд ли соответствует истине. Они связались с пятью источниками информации в Москве (ни один из них не знал о существовании других), и все полученные ответы оказались отрицательными. При этом надо сказать, что эти источники имели доступ к самым секретным досье КГБ. Так вот, Каррас была чиста, и кто-то в госдепе сознательно стремился ее замарать. Когда один из моих приятелей обратился к помощнику Мэттиаса с рутинной просьбой о предоставлении дополнительных сведений, тот ответил, что дальнейшее расследование можно прекратить, так как госдеп якобы обладает уже всей необходимой информацией. Иными словами, она была приговорена к смерти вне зависимости от выводов ЦРУ. Мой бывший коллега не сомневался в том, что любой доклад управления будет положен под сукно. Но ЦРУ знает: Дженна Каррас не работает и никогда не работала в КГБ.

– Каким же образом ваши друзья объяснили появление шифра КГБ в чемодане Каррас?

– Кто-то из Москвы передал его, – ответил Брэдфорд. – Тот, кто работает вместе с Мэттиасом или – на него.

И вновь тишина за столом возвестила о возможности невозможного, и вновь ее первым нарушил генерал.

– Но мы исключили вероятность этого! – воскликнул он.

– Мне хотелось бы, чтобы мы пересмотрели наш более ранний вывод, – спокойно ответил Брэдфорд.

– Но, кажется, мы до конца проработали этот вариант, – сказал Брукс, глядя на Брэдфорда. – Как с практической, так и концептуальной точек зрения данная теория представляется невероятной. Мэттиас неразрывно связан с Парсифалем. Один не может существовать без другого. Тем не менее Советский Союз не знает о существовании Парсифаля. В противном случае на нас уже обрушились бы десять тысяч боеголовок, уничтожив половину страны и все наши военные сооружения. У русских нет иного выбора, кроме как нажать на кнопку запуска, отложив вопросы на время после первого удара. Наша разведка тщательно следит за состоянием русских ракет. Они не приведены в состояние повышенной боеготовности. По вашим словам, мистер Брэдфорд, на нашей стороне только время.

– Я по-прежнему придерживаюсь своей позиции, господин посол. Шифр КГБ в чемоданчике Каррас – не более чем ложная улика. Она невиновна. Я не верю, что шифр может быть предметом торговли.

– Почему нет? – поинтересовался генерал. – Разве есть вещи, которые не продаются?

– Шифры, подобные этому, не являются предметом продажи уже потому, что нет желающих покупать код, который периодически и без всякой системы меняется.

– К чему вы клоните? – прервал его Хэльярд.

– К тому, генерал, – Брэдфорд несколько повысил голос, – что кто-то в Москве должен был снабдить кого-то этим кодом. Возможно, мы находимся ближе к Парсифалю, чем думаем.

– Поясните вашу идею, пожалуйста! – произнес Брукс, подавшись вперед.

– Кто-то так же отчаянно, как и мы, пытается выйти на Парсифаля. И по тем же самым причинам. Кто бы это ни был, он здесь, в Вашингтоне. Возможно, мы ежедневно встречаемся. Я знаю только то, что он работает на Москву, а разница между нами и им лишь в том, что он ищет Парсифаля дольше, чем мы. Он узнал о Парсифале раньше нас. Это означает, что и в Москве кто-то знает о нем. – Брэдфорд глубоко