И вот перед нами тиран на службе, требовательный, мелочный, эгоистичный, завистливый… настолько заботящийся о своем образе, что готов ползать перед самой паршивой газетенкой… лишь бы увидеть кричащий заголовок. Нетерпимый к малейшей критике. Что он сделал в прошлом году, когда какой-то скромный сенатор высказал сомнение о его деятельности на конференции в Женеве? Он вылез на телевизионный экран и захлебывающимся голосом, чуть ли не в слезах заявил, что готов уйти из общественной жизни. Боже, какой же шум поднялся! Этот сенатор сегодня – изгой! – Брэдфорд встряхнул головой, явно смущенный своим эмоциональным порывом, и продолжил значительно спокойнее: – Ну и, наконец, существовал Энтони Мэттиас – самый выдающийся госсекретарь за всю историю Соединенных Штатов… Нет, мистер Хейвелок, мы смотрели на него, но его не видели. Мы не знали его, потому что он был так многолик.

– Вы придираетесь к обычному человеческому тщеславию, – возразил Майкл, возвращаясь на место. – Видите соломинку в чужом глазу. Да, он был многолик. Но таким он должен был быть. Проблема в том, что вы все ненавидели его.

– Вы ошибаетесь, – покачал головой Брэдфорд. – Людей, подобных Мэттиасу, нельзя ненавидеть. – Он посмотрел на Дженну. – Вы можете либо благоговеть перед ними, либо ужасаться, либо впадать в гипноз… но не ненавидеть.

– Вернемся к Парсифалю, – предложил Хейвелок, пересев на подлокотник кресла. – Откуда, вы полагаете, он взялся?

– Он возник ниоткуда и исчез в никуда.

– Второе я допускаю, однако первое вряд ли возможно. Откуда-то он все же пришел. Он встречался с Мэттиасом в течение нескольких недель, а может, и месяцев.

– Мы просматривали дневники госсекретаря много раз, так же как журналы встреч (в том числе и секретных), телефонных переговоров, прослеживали маршруты всех перемещений – куда он направлялся, с кем встречался, начиная от дипломатов и кончая швейцарами. Никакой системы. Абсолютно никакой.

– Мне нужны все эти сведения. Вы сможете их доставить?

– Они уже здесь.

– Есть ли данные о временном промежутке?

– Да. Спектрографический анализ шрифта на страницах договоров говорит об их недавнем происхождении. В пределах последних шести месяцев.

– Очень хорошо.

– Мы так и предполагали.

– Сделайте одно одолжение, – произнес Майкл, присаживаясь и протягивая руку к блокноту.

– Что именно?

– Не стройте предположений. – Хейвелок записал что-то и добавил: – Хотя я именно этим и собираюсь сейчас заняться. Парсифаль – русский. Скорее всего, он – неизвестный нам и неучтенный перебежчик.

– Мы так и… предположили. Это человек, великолепно осведомленный о потенциале стратегических вооружений Советского Союза.

– На основании чего вы так решили? – спросила Дженна.

– Договоры. Они содержат данные об ударных и оборонительных возможностях России, которые полностью соответствуют нашей информации, поступившей по самым надежным каналам от агентов, занимающих важные посты.

Майкл сделал еще одну пометку в блокноте.

– Для нас также важно то обстоятельство, что Парсифаль знал, где можно найти «Двусмысленность». Контакт был налажен, «крот» связался с Москвой и… мне предоставляют все улики против Дженны. Затем «Двусмысленность» отправляется на Коста-Брава и переписывает сценарий спектакля на пляже. – Майкл повернулся к заместителю госсекретаря и спросил: – С этого момента, вы полагаете, поезд и пошел по другим рельсам?

– Да. И я согласен с вами, что на побережье был не Парсифаль, а наш «крот» – «Двусмысленность». Я думаю, что затем он вернулся в Вашингтон и понял, что потерял Парсифаля. Его использовали и за ненадобностью выбросили. В этот момент «Двусмысленность» ударился в панику.

– Видимо, потому, что, добиваясь поддержки КГБ, он обещал взамен нечто совершенно экстраординарное? – спросил Хейвелок.

– Да. Но здесь возникает телеграмма Ростова, которая создает новые трудности. Он практически информирует нас о том, что если связь имеется, то она не только никем не санкционирована, но и не контролируется.

– Он прав. Я объяснял это Беркуисту. Все совпадает… с самого начала. Это ответ на наш разговор в Афинах. Ростов тогда упоминал об одном из ответвлений КГБ – стае волков, прямом наследнике мясников из ОГПУ.

– Военная контрразведка, – тихо сказала Дженна, – ВКР.

– Человек под псевдонимом «Двусмысленность» – не просто майор или полковник КГБ. Он член волчьей стаи и общается только с себе подобными. Эта – самая скверная новость, мистер Брэдфорд, которую вы сегодня услышали. По сравнению с фанатиками ВКР – КГБ со всей его паранойей просто респектабельная организация, мирно занимающаяся сбором информации.

– Человечество не допустит, чтобы фанатики добрались до атомной бомбы!

– Если Военная первой доберется до Парсифаля, человечество именно это и получит! – Майкл отпил из своего стакана. Его охватил страх, и глоток получился больше, чем он того хотел. – Итак, мы имеем тайного агента под кличкой «Двусмысленность», который сотрудничает со своим земляком, окрещенным нами Парсифалем. Парсифаль – партнер Мэттиаса в разработке безумных соглашений, способных взорвать земной шар. Мэттиас, по существу, в коллапсе и изолирован на острове Пул. Таким образом, Парсифаль действует в одиночку. Теперь действительно в одиночку, так как отстранился от «крота».

– Следовательно, вы согласны со мной, – сказал Брэдфорд.

Хейвелок поднял на него глаза, оторвавшись от блокнота.

– Если бы вы ошибались, то мы уже знали бы об этом. А может, и нет, став кучкой пепла… Мог быть и не столь мелодраматичный, но не менее трагичный, с моей точки зрения, исход. Советский Союз с одобрения остального мира начинает управлять этой страной. «Гигант свихнулся. Ради всего святого, накиньте на него смирительную рубашку». Не исключаю, что Москва может получить вотум доверия и от наших граждан. Боюсь, что никто не захочет испытать на своей шкуре эвфемизм «Лучше быть мертвым, чем красным». Когда дело доходит до крайности, люди предпочитают выбирать жизнь.

– Но нам с тобой хорошо известно, что это за жизнь, Михаил! – вмешалась Дженна. – Неужели ты бы избрал ее?

– Конечно, – к удивлению их обоих, ответил заместитель госсекретаря. – Своей смертью, так же как и самоустранением, вы ничего не докажете и не измените. Разве что приобретете статус мученика. Это особенно хорошо должно быть известно тем, кому довелось пережить худшие времена.

Хейвелок изучающе посмотрел на Брэдфорда.

– Полагаю, что присяжные только что высказались в вашу пользу, господин заместитель госсекретаря. Именно поэтому вы остались в Вашингтоне, не так ли? Вам пришлось пережить самое худшее.

– Присяжные рассматривали не мое дело.

– Мы в какой-то степени считали его и вашим. Нам очень приятно почувствовать твердую опору. Называйте меня Хейвелок или Майкл, но бросьте, пожалуйста, «господин».

– Благодарю. Я – Эмори или как вам угодно.

– Я – Дженна, и я умираю от голода.

– Здесь имеется полностью оборудованная и полная припасов кухня. К вашим услугам повар – он же один из охранников. Когда мы закончим, я вас познакомлю.

– Еще несколько минут, – сказал Хейвелок, вырывая страницу из блокнота. – Вы сказали, что проверяете местонахождение каждого работника с пятого этажа в период событий на Коста-Брава?

– Перепроверяем, – уточнил Брэдфорд. – Первая проверка дала полностью отрицательный результат: все оказались на месте. Местонахождение каждого подтвердилось.

– Но мы знаем, что это не так, – сказал Майкл. – Кто-то из них был на Коста-Брава. Один из них поставил дымовую завесу и под ее прикрытием успел побывать там и вернуться. По общему же мнению, он