этой деятельности пришлась на Вашингтон. – Беркуист еще сильнее склонился вперед и спросил: – Ну теперь-то вы понимаете?

– Полагаю, что да. Та самая трещина, которая поможет выйти на него. Парсифаль был на Коста- Брава.

– Или его партнер с советской стороны, – добавил Беркуист. – Случайно встретив три месяца спустя Каррас, вы вновь вернулись к событиям той ночи. Вы могли встревожить Парсифаля, докопавшись до сути. Мы не знали, насколько вы преуспели в ваших поисках, но, поскольку такая возможность существовала, мы обязаны были позаботиться о последствиях.

– Но почему мне никто ничего не сказал? Почему никто не попытался связаться со мной и объяснить все?

– Вы бы не стали слушать. Стратеги из Консульских операций сделали все возможное, чтобы вернуть вас сюда. Вы ухитрились скрыться.

– Но я не знал об этом, – махнул рукой Хейвелок в сторону экрана. – Вам следовало все рассказать мне вместо того, чтобы пытаться убить!

– У нас не было ни времени, ни возможности доверить курьеру даже часть этих сведений, так же как и минимального намека на состояние Мэттиаса. Мы не знали, что вы собираетесь предпринять в любой момент, что и кому можете рассказать о событиях той ночи. По нашему мнению – по моему мнению, – если человек, которого мы называем Парсифалем, либо сам был на Коста-Брава, либо участвовал в переработке сценария, то перед малейшей угрозой разоблачения он может решиться на отчаянные шаги. Мы не имели права позволить ему этого.

– Слишком много вопросов, – задумчиво произнес Майкл. – Мне трудно все это совместить…

– Возможно, вам это удастся, если будет принято решение посвятить вас во все подробности.

– Апачи… – сказал Хейвелок, оставляя без внимания замечание Беркуиста. – Палатинский холм… Джон Огилви. Это действительно было случайностью и пуля предназначалась мне? Может, его убили сознательно, потому что он знал какие-то тайны здесь, в Вашингтоне? Он, кстати, упоминал о человеке, скончавшемся от сердечного приступа на Чесапике.

– Смерть Огилви – действительно случайность. Пуля предназначалась вам… Но другие… они погибли не в результате несчастного случая.

– Какие другие?

– Три остальных стратега из Консульских операций были убиты в Вашингтоне.

Хейвелок замер, осмысливая услышанное.

– Из-за меня? – наконец спросил он.

– Косвенно. Но в конечном итоге все замыкается на вас из-за одного простенького вопроса: почему Мэттиас поступил с вами так, как он поступил?

– Расскажите, пожалуйста, о стратегах.

– Они знали, кто работает с Парсифалем с советской стороны, – сказал президент. – Или узнали бы на следующий день, если бы вас убили на Коль-де-Мулине.

– Кодовое имя – «Двусмысленность». Следовательно, он здесь?

– Да. Код был сообщен ему Стерном. Мы знаем, где он, но не знаем кто.

– И где же?

– Мы еще не решили, предоставлять или нет вам эту информацию.

– Побойтесь бога! Господин президент, при всем уважении к вам, почему даже сейчас вам не приходит в голову мысль обратиться к моей помощи? Не убивать, а использовать?

– С какой стати? Вы что, можете мне помочь? Помочь всем нам?

– Я шестнадцать лет провел на оперативной работе. Я выслеживал людей – и не раз бывал под слежкой. Я свободно говорю на пяти языках, не считая множества диалектов, и еще на трех могу объясняться. В известном смысле я знаю Антона Мэттиаса лучше всех в мире – я могу понять его чувства. Если говорить о прочих делах, то мне удалось раскрыть двойных агентов в Европе больше, чем кому-либо другому. Да, я уверен, что смогу помочь.

– В таком случае вы должны мне ответить прямо. Намереваетесь ли вы исполнить свою угрозу? Эти тринадцать страниц могут…

– Сожгите их, – прервал Беркуиста Хейвелок и взглянул ему в глаза. Он поверил президенту.

– Но это же только копии, – заметил тот.

– Я свяжусь с ней. Она находится в паре миль от Саванны.

– Прекрасно. Человек с кодовым именем «Двусмысленность» находится на пятом этаже государственного департамента. Один из шестидесяти пяти сотрудников, мужчин и женщин. Мне кажется, на вашем языке это зовется «крот».

– Вам удалось столь сильно сузить круг поисков? – спросил, присаживаясь, Майкл.

– Это сумел сделать Брэдфорд. Кстати, он гораздо лучше, чем вы думаете; он никоим образом не хотел повредить Каррас.

– В таком случае он проявил некомпетентность.

– Брэдфорд будет первым, кто согласится с вашим мнением. Но если бы леди следовала его инструкциям, она узнала бы в конце концов всю правду. Вы оба были бы переправлены сюда.

– Вместо этого я был объявлен «не подлежащим исправлению».

– Скажите-ка мне вот что, мистер Хейвелок, – промолвил президент, опять наклоняясь вперед. – Если бы вы были на моем месте и знали бы то, что знаю я, – как бы вы поступили?

Майкл посмотрел на экран и ответил, сам поражаясь своим словам:

– Точно так же, как и вы, сэр. Я не являюсь невосполнимой потерей.

– Благодарю вас. – Президент встал из-за стола. – Кстати, здесь, на острове Пул, никто не посвящен в то, о чем мы с вами беседовали. Ни доктора, ни военные, ни инженеры. О договорах и о Парсифале знают еще пять человек, включая психиатра из военно-морского госпиталя в Бетесде – специалиста по галлюцинаторным состояниям. Он раз в неделю прилетает сюда и работает с Мэттиасом в этой комнате.

– Понимаю.

– Ну что ж, пора уходить отсюда, пока мы сами не потеряли рассудок, – произнес Беркуист, подходя к пульту управления. Он выключил проектор и потушил основное освещение. – Сегодня во второй половине дня вас и мисс Каррас доставят на военно-воздушную базу Эндрюс. Мы подыщем для вас место не в Вашингтоне, а где-нибудь за городом. Нельзя допустить, чтобы вас увидели.

– Если вы хотите получить от меня результат, я должен иметь доступ к докладам, записям, досье. Их невозможно возить в деревню, господин президент.

– Ну что ж. В таком случае мы привезем вас в условиях строжайшей секретности… К столу придется поставить еще два стула. Вы получите допуск ко всем документам, но под другим именем. Брэдфорд в самое ближайшее время посвятит вас во все подробности.

– Прежде чем я покину остров, мне хотелось бы потолковать с врачами. Мне также хотелось бы увидеть Антона. Я понимаю, что встреча должна быть короткой, всего на несколько минут.

– Не уверен, что они разрешат.

– Значит, прикажите им. Я хочу поговорить с ним по-чешски, на его родном языке. Я хочу покопать вокруг того, что он успел сказать, увидев меня. «Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты никогда не сможешь понять». Это что-то глубоко личное, связанное с нашими отношениями. Может, я единственный, кто способен понять, что он хочет сказать. Это может каким-то образом прояснить его поведение – не только в отношении меня, но и вообще. Какой-то контакт не срабатывает пока в моем мозгу, я это уже понял.

– Хорошо, с врачами я разберусь. Но хочу напомнить – вы провели двенадцать дней в клинике, из них – восемьдесят пять часов под воздействием психотропных препаратов, и тем не менее оказались не способны нам помочь.

– Вы просто не знаете, в какой стороне надо искать. Я сам этого толком не знаю, но да поможет мне бог.

Все три врача не смогли сообщить ему ничего такого, о чем бы он не догадался, слушая рассказ Беркуиста. Больше того, психиатрическая терминология только затуманивала полученную им ранее картину. Слова президента об удивительном и тонком инструменте, сломавшемся под