трудно, даже опасно выкинуть ради забавы хотя бы простой вымпел в виду королевского крейсера…

— Люблю подразнить этих негодяев! — прервал его капитан с приглушенным, но горьким смехом. — В этом есть какое-то особое удовольствие. Они не раз пытались наказать меня за это, но всегда безуспешно — силенок не хватало. Но вы-то понимаете, как приятно сводить счеты с законом, выставив напоказ это широкое полотнище… Больше говорить не стоит.

— А каким из всех этих флагов вы чаще всего пользуетесь? — спросил Уайлдер после краткого, но глубокого раздумья.

— В этом отношении я прихотлив, как пятнадцатилетняя девчонка в выборе лент. Иногда я меняю по дюжине флагов в день. Немало достойных купцов, придя в порт, рассказывали чистую правду то о голландце, то о датчанине, с которым они перемолвились словечком в открытом море. В дни сражений у меня на этот счет тоже бывают всякие причуды. Но особенно я люблю один флаг.

— Какой же?

Капитан положил руку на один из свернутых флагов и на минуту замер. Он смотрел на своего гостя так пристально и напряженно, что, казалось, читал в самых глубинах его души. Затем он развернул перед юношей ровное кроваво-красное полотнище без вышивки, без всяких украшений и торжественно произнес:

— Вот он.

— Но ведь это пиратский флаг!

— Да. И он мне больше по вкусу, чем мрачное черное поле с черепами и прочей ребяческой чепухой. Этот флаг не угрожает, он просто говорит: «Купить меня можно только такой ценой». Мистер Уайлдер, — добавил он, оставив иронически-шутливый тон, в котором вел предшествующий разговор, и в голосе его зазвучали властные нотки, — мы понимаем друг друга. Пора каждому из нас плавать под собственным флагом. Нужно ли говорить вам, кто я?

— Полагаю, что не нужно, — сказал Уайлдер. — Если я верно толкую все эти явные приметы, передо мною…

— … Красный Корсар, — докончил его собеседник, заметив, что Уайлдер не решается произнести эти страшные слова. — Да, это так, и я надеюсь, что наш разговор — начало прочной и долгой дружбы. Сам не понимаю, почему с момента нашей первой встречи меня влечет к вам какое-то неизъяснимое, но сильное чувство. Может быть, я ощутил пустоту, которую мое положение создает вокруг меня. Как бы то ни было, я принимаю вас от всего сердца и с распростертыми объятиями.

Хотя все, что предшествовало этому открытому объяснению, доказывало, что Уайлдер и раньше имел некоторое представление о характере корабля, на который он так смело явился, молодой моряк не без смущения выслушал признание собеседника. Слава этого знаменитого пирата, его дерзновенность и щедрость, так часто сочетавшиеся с жестокостью, его неизменное презрение к смерти — все это, вероятно, теснилось в уме нашего искателя приключений и заставляло его колебаться. Он готовился принять важное решение, а всем нам свойственны колебания на серьезных жизненных поворотах, даже если повороты эти отнюдь не неожиданны.

— Вы не ошиблись ни насчет моих намерений, ни насчет моих подозрений, — произнес он наконец, — ибо должен признаться, я искал именно ваш корабль. Я согласен служить у вас. С этой минуты вы можете назначить меня на любую должность, к какой я, по вашему мнению, более всего подхожу.

— Вы будете моим первым помощником. Утром это будет объявлено всей команде, и, если окажется, что я в вас не ошибся, вы станете моим преемником в случае моей смерти. Может быть, вас поразит, что я так внезапно проникся к вам доверием. Пожалуй, это и впрямь немного странно. Но ведь мы не можем набирать людей с барабанным боем на улицах английских городов, как вербовщики королевского флота. И если я сколько-нибудь понимаю людей, то мне сдается, что, беззаветно доверившись вашей честности, я одним этим укрепил в вас расположение ко мне.

— Вы правы! — вскричал Уайлдер с внезапным порывом.

Корсар спокойно улыбнулся и продолжал:

— У молодых людей вашего возраста зачастую душа нараспашку. Но, оставив даже в стороне мою к вам симпатию, должен сказать, дабы вы не потеряли веры в осмотрительность вашего командира, что мы с вами уже встречались раньше. Мне стало известно о вашем намерении разыскать меня и предложить мне свои услуги.

— Это невозможно! — вскричал Уайлдер. — Ни один человек…

— … не может быть вполне уверен, что его тайные помыслы никем не разгаданы, — перебил Корсар, — если у него такое открытое лицо, как у вас. Только сутки назад вы находились в добром городе Бостоне.

— Охотно признаю, но…

— Сейчас вы признаете и все остальное. Вы проявили слишком сильное любопытство, расспрашивая олуха, который заявил, что мы отобрали у него паруса и провиант. Лживый негодяй! Пусть не попадается мне вторично, не то получит такой урок, что сразу научится быть честнее. Неужели он воображает, что такая жалкая добыча могла бы заставить меня развернуть паруса хоть на дюйм или спустить в море шлюпку?

— Значит, все это неправда? — спросил Уайлдер, не скрывая изумления.

— Правда? Да разве я таков, как меня расписывают? Приглядитесь-ка получше к чудовищу, чтобы от вас ничто не ускользнуло, — ответил Корсар со сдавленным смехом, в котором презрение к клевете старалось заглушить уязвленную гордость. — Где рога, где копыта? Потяните-ка носом воздух — разве здесь пахнет серой? .. Но довольно об этом. Я узнал, что вы наводили о нас справки, и мне понравилось ваше лицо. Словом, я решил вас изучить. Действовал я довольно осторожно, но все-таки подошел к вам настолько близко, что достиг своей цели. Вы понравились мне, Уайлдер, и, надеюсь, вы ответите мне взаимностью.

Новоиспеченный пират ответил поклоном на любезные слова начальника и промолчал, видимо, не зная, что сказать. Затем, словно желая поскорее положить конец разговору, он быстро произнес:

— Теперь, когда мы договорились, я не стану вам больше докучать и уеду на ночь, а утром возвращусь и приступлю к своим новым обязанностям.

— Уедете? ! — воскликнул Корсар, резко останавливаясь и устремив испытующий взгляд на молодого человека. — Мои офицеры обычно не оставляют корабль в такой поздний час! Моряк должен любить свое судно и ночевать на берегу только в случае крайней нужды.

— Давайте объяснимся до конца, — быстро возразил Уайлдер. — Если я должен быть рабом и нужен вам как добавочный болт или заклепка на обшивке, тогда сделке нашей конец.

— Гм! Ваш пыл, сэр, нравится мне больше, чем ваше благоразумие. Я человек привязчивый и не люблю даже самой короткой разлуки с друзьями. Чего вам недостает на судне? Я не стану говорить о низменных предметах, которыми удовлетворяются простейшие потребности. Но вас научили ценить творения человеческого разума — здесь много книг. У вас изысканный вкус — здесь кругом красивые вещи. Вы бедны — здесь богатство.

— Все это ничто без свободы, — последовал холодный ответ.

— А какой свободы вы хотите? Надеюсь, молодой человек, вы не обманете так скоро мое доверие. Мы ведь познакомились совсем недавно, и я, может быть, слишком опрометчиво открылся вам.

— Я должен вернуться на берег хотя бы для того, чтобы знать, что мне доверяют, что я не пленник, — твердо сказал Уайлдер.

— Все, что вы говорите, либо свидетельствует о благородстве чувств, либо прикрывает величайшую подлость, — произнес Корсар после минутного размышления. — Решаюсь поверить в первое. Обещайте мне, что, находясь в Ныопорте, вы ни одной живой душе не скажете, что представляет собой мой корабль.

— Могу поклясться! — с горячностью прервал Уайлдер.

— На этом кресте, на этом усыпанном алмазами кресте! — с саркастическим смехом подхватил Корсар. — Нет, сэр, — добавил он с горделивой улыбкой, презрительно отбросив от себя драгоценную вещь, — клясться подобает людям, которым нужны законы, чтобы заставить их выполнять обещанное. Мне же нужно только ясное и недвусмысленное слово джентльмена.

— Тогда я прямо и недвусмысленно заявляю: находясь в Ныопорте, я никому не открою, что представляет собой этот корабль, если вы сами не пожелаете или не прикажете мне сделать это. Более