И скорбь застыла на одном, И мука — на другом. И этой муки не могла Родная превозмочь. О, далеко она ушла! И наступает ночь. О чём, о чём он говорит, Один в ночном дому? Ещё — одна свеча горит. О, как светло ему! Горели три большие зги, И мудрость в том была. Казалось, новую зажги — И дом сгорит дотла. Старик умел считать до трёх, И мудрость в том была. Не дай и вам до четырех, Четыре — это мгла. Когда о жизни говорят И речь бросает в дрожь, Три слова правильны подряд, А остальные ложь. Единство только трём дано, И крепость им дана. Три собеседника — одно, Четвертый — Сатана. Три слова только у любви, А прочие излишек. Три раза женщину зови, А после не услышит. С распутья старых трёх дорог По Родине несётся Тот богатырский русский вздох, Что удалью зовётся. Взлетали бабочки из мглы И шаркали о боль. Клубились, бились об углы Огнёвки, совки, моль. Бросали свечи вперемиг Три исполинских тени. Троился сумрачный старик — Спиной к моей поэме. Оставь дела, мой друг и брат, И стань со мною рядом. Даль, рассечённую трикрат, Окинь единым взглядом. Да воспарит твой строгий дух В широком чистом поле! Да поразит тебя, мой друг, Свобода русской боли! Зарытый в розы и шипы, Спит город Тихий Зарев — Без ресторана, без толпы, Без лифта и швейцаров. Над ним в холодной вышине Пылают наши звезды, Под ним в холодной глубине Белеют наши кости. Косматый запад тучи шлёт, Восток — сухую пыль. И запах мяты ноздри жжёт, В ушах шумит ковыль. В нём жили птицы и жуки, Собаки и трава, Стрекозы, воздух, пауки, Цветы и синева. Летели мимо поезда И окнами смеялись. Шла жизнь, но люди, как вода В графине, не менялись. Московский поезд! Тишина. Неслышно вышли трое: Мужчина, женщина — она С ребёнком. Стороною Повеял ветер и затих, Была заря пустынна. — Вот дом родителей моих! — И дверь толкнул мужчина. Спина. Ночное существо На бледном полусвете. — Как жизнь, родитель? — Ничего, — Ему старик ответил. Что в этом слове «ничего» — Загадка или притча? Сквозит Вселенной из него, Но Русь к нему привычна.
