Солнце с запада всходит крестом, Филин душу когтит под мостом, Змей и жаб небеса изрыгают. Смерть ползёт, словно смерч, по степи, Ум за разум заходит в цепи, И могильные камни рыдают. 'Дранг нах Остен! — Адольф произнёс. — Перед нами отступит мороз. Мы стоим у шарнира эпохи. Голос крови превыше небес. Киев пал, русский флот не воскрес, И дела у Иосифа плохи!'. На Москве белый камень парит, На Москве алый кипень горит, Под Москвой перекопы-заслоны. Слава родине, хата не в счёт!.. Из железных кремлёвских ворот Вылетали железные звоны. Расходились ворота-врата. Кровь из носу, аллюр три креста! Из ворот молодецким аллюром Вылетал словно месяц гонец И скакал в непроезжий конец По забытой дороге на Муром. Он скакал, обгоняя рассвет, Три часа и три дня без ста лет. Он простёрся со свистом и воем По равнине несметным числом. Пал с коня и поклонным челом Бил трикрат перед вечным покоем: — Лихо, лихо великое прёт. Выручай по закону народ!.. — Грозный рокот донёсся до слуха, Задрожала сырая земля, И гонцу отвечает Илья: — Не замай богатырского духа! Глубоко моя сила ушла, Моя поступь Руси тяжела, И меня не удержит равнина. Ваше лихо покудова спит. Против неба старуха стоит, Пусть окликнет закланного сына!.. Против неба разрывы прошли, Мать-старуху сожгли, размели, Разнесли и старухино горе. Оседая туманом вдали, Прах старухи коснулся земли: — Час настал. Просыпайся, Егорий! — Дюжий гул в бесконечном холме Отозвался на имя в молве. Сын Егорий почуял тревогу. — Сколько пыли! — он громко чихнул, И родительский прах отряхнул, И пошёл на большую дорогу. Встрел Егорий пехотную кость: — Али гнёшься, Иван, вырви-гвоздь? — Я ответил: — Стою-отступаю. — Ты забыл о железе в любви, О гвоздях, растворённых в крови? — Наша кровь с молоком, — отвечаю, — Все мы вскормлены грудью… — Но он Отвечает: — Я духом вспоён, Русским духом великой печали. Много лет под землёй я лежал, Сквозь пустую тростинку дышал — Сквозь неё наши деды дышали. До сих пор ветровая поёт Про печали Мазурских болот И воздушных твердынь Порт-Артура… — Говорю: — Это старая даль! — Он вздохнул: — Эта наша печаль, А печаль — это наша натура. Я печальник, а ты вырви-гвоздь, Но порой твоя полая кость Загудит, как тростинка, от ветра. Загудит, запоёт, а про что? В целом мире не знает никто — Это русская жизнь без ответа. Мне приснилась иная печаль Про седую дамасскую сталь, Я увидел, как сталь закалялась, Как из юных рабов одного Выбирали, кормили его, Чтобы плоть его сил набиралась. Выжидали положенный срок, А потом раскалённый клинок В мускулистую плоть погружали, Вынимали готовый клинок. Крепче стали не ведал Восток, Крепче стали и горше печали. Так ли было, но сон не простой. Говорю, быть России стальной!.. — Он подался на кузню Урала. И, увидев гремящий Урал, Погрузился в горящий металл,
