Вечную тучу и светлого Бога над ней. Слава Господня во тьме испускала сверканье И разливала струистое благоуханье. Словно от амбры, что скрыта в зловонье кита, Тонкая струйка была и на нас разлита. Встал Бог на тучу и поднял высокие знаки И невечерние — свет преломился во мраке. И потянулись внутри светоносных лучей Сонмы великие поднятых Богом людей. Вон три волхва, Иоанн, патриархи с Исавом… Это восшествие душ было впрямь величавым. Ангелы света встречали словами любви И принимали пришедших в объятья свои. Бог помолился и дланями сумрак раздвинул. Свет благодати на чёрное озеро хлынул. И забурлил нескончаемый водоворот. Главы старинных церквей показались из вод. Это был Китеж. Кресты его глухо сверкали. Тёмные воды со стен его шумно стекали. Волей судеб он под воду ушёл от врагов И провалился на дно преисподних грехов. Он онемел под водой. Иногда заплывали Змеи в него и златые кресты обвивали. Встал по-над тучей. Она под него подплыла. Он опустился. И звякнули колокола. И расступилась его вековая дремота, И широко распахнулись глухие ворота. Вышел святой, опираясь на меч-кладенец, Перекрестился… Знай наших! Русак молодец. Мы поднялись в двух последних лучах. Слава Богу! Он огляделся и было промолвил: — В дорогу, — Но призадумался. Что-то смутило Его. Я услыхал трепетание мира сего. Что там трещит? Гром ли в небе? Кузнечик ли в поле? Это трещала развязка поэмы, не боле. — Кит погружается! — молвил Христос. — Свят, свят, свят, — Молвили ангелы, — ад погружается в Ад! Я задрожал, мой собрат пожелтел, как бумага. Филин заухал: — В аду очень сильная тяга. Мы покидаем его, не глядите назад! Мы оглянулись, и оба низринулись в ад. Перед глазами зевнула кромешная бездна. Мы устремились во тьму, а куда — неизвестно. Тьма опалила огнём — мы влетели в огонь И оказались в печи. Смерть меня охолонь! — Смерть — это басня. В аду умереть невозможно, — Молвил мой спутник, в огне озираясь тревожно. Он, как и я, догадался, что ад — западня. — Господи Боже Исусе, помилуй меня! Панцирь защиты трещал и искрился от жара. Чмокали кости во мне, как болотная мшара, Внутренний свет зачадил и полез из ушей. Душу осыпало скопище огненных вшей. Я раздувался, как труп, от гнетущего жара. Ужас загваздал меня, как болотная мшара. И почернел я, как ночь среди белого дня. — Господи Боже Исусе, помилуй меня! Я уловил краем глаза другую живучесть: С русского голоса спутник творил свою участь, Шёпот его шелестел, как сухая стерня: — Господи Боже Исусе, помилуй меня! Испепелённый незримо стоял где-то рядом, Глухо царапал мой панцирь невидящим взглядом И, нависая, дышал на меня, как гроза. Страшен он был, хоть его я не видел в глаза. Он удалился… Повеяло свежей прохладой, Словно цветок распустился за мёртвой оградой. Пала роса на лицо или чья-то слеза. Пали ещё две слезы, и открыл я глаза. Ангел явился за нами и молвил со вздохом: Ваши молитвы дошли и услышаны Богом. Вера прямит, но им выпал неведомый путь, Вашим молитвам пришлось Сатану обогнуть. — Вытер он слёзы и взмыл, помавая крылами. Мы устремились за ним. Он летел перед нами. Вечная туча пылала, как пламя в ночи, И задержала для нас золотые лучи. Мы поднялись в двух последних лучах. Слава Богу! Он покачал головой и промолвил: — В дорогу! Где-то под нами осталась кромешная тьма. Вопли и плачи уже не сводили с ума. Что-то меня беспокоило. Странное дело! Я исцарапан как-будто отдельно от тела, И невредим. Моё платье сгорело дотла В адском огне. Я остался в чём мать родила. Стыд-то какой! Это даже слепым очевидно. Только отдельных царапин мне не было стыдно. Видел их только Христос и сказал: — Узнаю След Супостата. Он ищет погибель свою… Голое тело мое, как мочало, трепало, Грела его быстрота. Что упало, — пропало. Только платок уцелел. Он в руке трепетал. Некогда царь Иоанн мне его передал. Свет перед нами летел над волнами эфира. Мне открывалось иное сияние мира. Полный восторга и трепета, я произнёс: — Мы над Землей? — Над Вселенной! — ответил Христос…
