Этих людей и чудесную силу им дать? Молвил: — За Мной! — и взошёл на высокую гору, И показал им все царства, открытые взору. Мимо неслись облака с косяками зарниц, И надвигалось осеннее облако птиц. На заходящее солнце молились народы, И на луну завывала волчица свободы. В книге судеб шелестели святые места. Тихо и властно звучали реченья Христа. — Как иудеи пасите сердца иудеев, Но сторонитесь чужих языков и злодеев. Этих оставьте шататься на тёмном краю, Этих оставьте на высшую волю Мою. И, наконец, наставленье Моё не забудьте: Где бы вы ни были, что бы ни делали, будьте Мудры как змеи и кротки как голуби… Тсс! — Остановил Он крикливое облако птиц. Стало безмолвное небо высоко-высоко, Стало неполное время глубоко-глубоко. Пётр запылал, Иоанн задымился, Фома Выпучил очи, Иуда был бледен, как тьма. Все остальные считали число, что скрывалось В облаке птиц, но число никому не давалось. Всё улеглось. Мертвецы мертвецов погребли. Птицы опять закричали и скрылись вдали. Только Фома бормотал, предаваясь сомненью: «Мудры как змеи…» — слова с потаённою тенью. Облако солнца плывет над бегущей водой. Лунные пятна играют с полынью седой. Тёмные люди внимали Христу, будто дети, И говорил Он часами о внутреннем свете… — Ставят свечу не в сосуд, а на долгий подстав, Чтобы входящие видели свет-златоглав. Око — телесный светильник, но разно зирает. Если светло в твоём теле, то око сияет. Если нечисто, то око зирает темно, Как твоё тело, оно чистоты лишено. Тёмное тело тебя поражает зияньем, Чистое тело тебя освещает сияньем. Только гляди: свет в тебе — а не есть ли он тьма?!. Так говорил. И народ умилялся весьма. Слушал, вкушая духовную пищу, и плакал… Голод народа урчал, как дельфийский оракул. То ли взаправду роптала людская молва, То ли на солнце трещала сухая трава. Ропот народа до слуха Христа докатился, И, понимая народ, Он к своим обратился: — Что у вас есть в коробах для народа сего? — — Есть пять хлебов и две рыбы, опричь ничего…— И помолился Христос на святую погоду, И обратился к сидящему в поле народу. Дал пять хлебов и две малые рыбы на всех, Дал и насытил пять тысяч людей во гресех. Даже немного осталось, а может, и боле. Старый и малый счастливо покинули поле. Ученики подобрали куски от хлебов И нагрузили двенадцать больших коробов. Чудно об этом вещали народные хоры, И отзывались речные долины и горы. То не сирены и звёзды играли в крови — Он проповедовал слово добра и любви. Он приходил и садился на землю во храме И разговаривал с миром цепными громами. Но фарисеи не больно внимали громам И привели неподобную женщину в храм. Так очутилась весёлая девка Магдалы Перед Христом в середине священной мандалы. И произнёс, испытуя Христа, фарисей: — Это блудница! Что скажешь, то сделаем с ней. Мы по закону таких побиваем камнями. Учишь любви, может статься, ты только цепями. — Нечто писал на земле своим пальцем Христос, Не поднимая своей головы, произнёс, И зазияли слова на миру, яко пламень: — Тот, кто из вас без греха, первый брось в неё камень! — И, устыдясь, фарисеи один за другим Вышли из храма, исчезли из мира, как дым. То не в бору золотом затерялась синица — Это во храме святом затаилась блудница. — Женщина! — молвил Христос. — Огляди этот свет. Где обвинители? Где твои судьи? Их нет. Я же тебя ни винить, ни судить не желаю И твою душу на волю судеб оставляю. Ну так иди себе с Богом и впредь не греши… — Так Он сказал от своей голубиной души. То не в бору золотом зазвенела синица — Это во храме святом зарыдала блудница. — Горе моё как сова среди белого дня! Ты всё забыл, Иисус, и не видишь меня! — Глянул Христос и припомнил как будто впервые Деву Магдалы — её называли Мария. Дева рыдала: — Зачем я тогда подошла, Поцеловала и душу свою обожгла? Ты говорил, что ещё не пришло моё время, Бросил меня и отверг, как ненужное бремя.
