противно, как и всем остальным. Она поселила меня в каморке и позволяла выходить оттуда, лишь когда к ней являлся любовник. Тогда я должен был сторожить у дверей и прислушиваться, не закричит ли у ворот стража, приветствуя своего господина. Если господин возвращался, когда они были вдвоем, я должен был бежать к ее спальне и стучать в дверь, чтобы предупредить их.

Это многое объясняло.

— За это тебя и убили? Господин застал жену с любовником и узнал, что ты их покрываешь?

— Нет. Однажды, прибежав к дверям спальни их предупредить, я услышал из-за двери крики своей госпожи. Она плакала, кричала и умоляла любовника ее пощадить. Я вбежал в спальню и увидел, что он осыпает ее ударами. Я вцепился в него и попытался оттащить. Тогда он набросился на меня. Ударил несколько раз, но услышал шаги мужа за дверью и скрылся. Госпожа приказала мне убираться.

Зарек умолк, снова вспоминая тот страшный день. Аркус, любовник Карлии, избил его до полусмерти. Зарек с трудом дополз до своей каморки и рухнул на пол, невидящим взором уставившись в стену.

Все тело его раздирала невыносимая боль. Он почти не сомневался, что умирает.

И вдруг дверь распахнулась.

Он поднял глаза. На пороге стоял Феодосии, муж Карлии. Как ни слабо было зрение Зарека, он видел, что лицо старика искажено яростью.

В первый миг он предположил: старик узнал о неверности жены и о той роли, которую играл в ее изменах сам Зарек.

Но все оказалось гораздо хуже.

— Как ты посмел!.. — Феодосий схватил его за волосы и, подгоняя пинками, потащил за собой через всю виллу назад, в покои Карлии.

Он швырнул Зарека в спальню, к ее ногам. Зарек лежал на полу, избитый, дрожащий, залитый кровью, не понимая, в чем провинился.

Он ждал, когда она заговорит.

Госпожа стояла над ним, словно раненая королева. Лицо ее, бледное как смерть, было покрыто синяками; дрожащими руками она куталась в изорванное покрывало, покрытое пятнами крови. Вокруг нее с причитаниями хлопотала служанка.

— Это он тебя изнасиловал? — спросил жену Феодосий.

При этом вопросе у Зарека пересохло во рту. Не может быть! Должно быть, он ослышался!

Карлия отчаянно зарыдала.

— Да, это он, это он! — выкрикивала она сквозь слезы.

Зарек осмелился поднять глаза на Карлию, не веря своим ушам.

После всего, что он для нее сделал… После того как пытался ее защитить… Как она может?

— Госпожа!..

Но Феодосий прервал его пинком.

— Молчать, пес! — Затем он повернулся к жене: — Говорил я тебе, надо было оставить его в выгребной яме! Теперь видишь, что бывает, когда жалеешь таких тварей?

И Феодосий позвал стражу.

Зарека передали властям и отправили под арест. Он кричал, что невиновен; но римский суд придерживался презумпции виновности, особенно когда речь шла о рабах.

Слово раба ничего не значило против слова его госпожи.

Неделя ужасающих пыток, и Зарек признал свою вину.

Он признался бы в чем угодно, лишь бы прекратить свои мучения.

Никогда он не испытывал такой боли, как в эту страшную неделю. Даже жестокость отца не могла сравниться с инструментами римского правосудия.

Затем свершился суд, и он, девственник, ни разу в жизни не прикоснувшийся к женщине, был приговорен к смерти за насилие над своей госпожой.

— Меня вытащили из камеры, привязали к телеге и повезли по городу, — рассказывал он хриплым шепотом. — Весь город собрался, чтобы на меня посмотреть. Люди плевали в меня, бросали огрызками и тухлыми яйцами, обзывали всеми бранными словами, какие только можно себе вообразить. Наконец мы приехали к месту казни. Солдаты сняли меня с телеги и попытались поставить посреди толпы. Но стоять я не мог — в тюрьме мне сломали обе ноги. Я едва мог удержаться на четвереньках, а толпа начала забрасывать меня камнями. Знаешь, я до сих пор чувствую, как со всех сторон на меня сыплются камни. До сих пор слышу голоса, кричащие мне: «Умри! Умри!»

Слушая этот рассказ, Астрид задыхалась от горечи и боли.

— Зарек, мне так тебя жаль! — прошептала она.

— Нечего со мной сюсюкать! — тут же ощетинился он.

Она прильнула к нему, поцеловала в щеку.

— Что ты! Я никогда не решилась бы сюсюкать с таким сильным человеком, как ты.

Он попытался отстраниться, но она его не отпускала.

— Я совсем не сильный.

— Нет, ты очень сильный! Иначе ты не вытерпел бы всю эту боль… Я всегда чувствую себя одинокой; но по сравнению с тобой — это… это…

Кажется, он немного расслабился. Астрид жалела о том, что сейчас его не видит. Не может прочесть те чувства, что отражаются в его черных, как ночь, глазах.

— Знаешь, на самом деле я не сумасшедший.

— Разумеется, нет! — улыбнулась она.

Он тяжело, устало вздохнул.

— Почему ты не уехала с Джессом? Сейчас была бы в безопасности.

— Если я покину тебя, не завершив суда, Судьбы тебя уничтожат.

— И что с того?

— Зарек, я не хочу, чтобы ты умер.

— Ты постоянно это повторяешь, но я так и не понимаю, зачем тебе моя жизнь.

Затем, что я тебя люблю. Эти слова комом застыли у нее в горле. Хотела бы она набраться смелости проговорить их вслух! Но понимала: такого признания Зарек не примет.

Любовь — не для ее Прекрасного Принца.

Он просто зарычит и оттолкнет ее, ведь в его мире любви не существует.

Он не понимает, что это такое.

Поймет ли когда-нибудь?

Как хотела Астрид обнять его. Утешить.

Но больше всего — хотела его любить. И эта мысль приносила ей странное чувство — почти невыносимую горечь, смешанную с пьянящим счастьем.

Позволит ли когда-нибудь Зарек ей — или кому угодно еще — полюбить себя?

— А что мне сказать, чтобы ты поверил? — спросила она в ответ. — Скажу, что ты мне дорог, — ты рассмеешься. Скажу, что люблю тебя, — ты в гневе уйдешь. Скажи сам: почему я не хочу, чтобы ты умер?

Она почувствовала, как заходили у нее под пальцами желваки на его щеках.

— Лучше бы ты уехала с Джессом, принцесса. Не нужно тебе было со мной оставаться.

— Быть может, и не нужно. Но, Зарек, я хочу быть с тобой!

Зарек изумленно заморгал. Никогда в жизни ни от кого не слышал он таких прекрасных слов!

Астрид не переставала его поражать. Теперь между ними нет никаких секретов. Все начистоту. Она знает его так, как никто другой.

И он ей не отвратителен?!!

Нет, он не в силах этого понять!

— Даже я сам чаще всего не хочу быть с самим собой! Почему же ты?..

Она шутливо толкнула его в плечо.

— Честное слово, ты как трехлетний ребенок: почему да почему! Почему небо синее? Почему солнце светит? Зарек, бывают вещи, суть которых трудно объяснить. Они просто существуют. Принимай их как есть.