выскочил в огород. Перемахнул через изгородь и вот она, тайга. 'Ничего, не пропаду... Завалю лося, перезимую в охотничьей избушке... А там видно будет...'.

   Углубившись в тёмный ельник, Иван остановился, будто на пень наскочил: а патроны?! Он растерянно смотрел сквозь ветви на крыши Моховки: 'Тьфу, леший тебя возьми! Как же я без патронов пойду? Про них-то забыл впопыхах...'.

   Он понуро стоял, не зная, что делать. Шарахаться по тайге с пустым ружьём - глупо. Вернуться и выслушивать язвительные насмешки Варвары? Нет уж!

   Взгляд упал на бревенчатую завалюшку в конце огорода бабки Лукерьи. Когда-то баней-каменкой была, но заросла крапивой. Давно, видать, не ходит сюда Лукерья.

   Когда стемнело, пробрался в баньку, отворил кособокую дверь. Она противно заскрипела на ржавых петлях. Пригнувшись, вошёл. Наткнулся вытянутой рукой на шаткий полок. На нём ворох старых, облетевших веников. Пахло мылом, плесенью и дымом.

   Подложив под голову рюкзак, поворочался немного на шуршащих голиках и скоро заснул.

   Прошла неделя. Воды в большом котле, покрытом сажей, было достаточно, а вот хлеб и сало кончились. Опять же холодно... Ночью Столбов сделал вылазку в собственный сарай и вернулся в баню с курицей. Едва забрезжил рассвет, как струйки дыма завились над заброшенной избушкой. В ней было жарко и угарно.

   Иван выбрался на улицу, чтобы стащить с себя так надоевшую штормовку, как вдруг чуткое ухо уловило негромкие, но знакомые голоса. Двое мужчин, озираясь, направлялись к бане Лукерьи. Иван пригляделся - так и есть: Серёга Адаменко и Назым Бикмуллин. Столбов лихорадочно сгрёб с каменки курицу, запихнул в рюкзак, швырнул под полок, туда же сбрякало ружьё. 'Принесло же этих алкашей!' -- сожалея о недожаренной курице, подумал Столбов. Встречаться с ними ему совсем не хотелось.

   Едва Иван забрался под вонючий полок, как дверь заскрипела и в низком проёме показалось бородатое лицо Назыма. Он повернул голову и тихо сказал:

   -- Иди, Серега, никого нет...

   Мужики уселись на полок, зашмыгали носами.

   -- Вкусно пахнет... Жареным...

   -- Ну вот, а ты говорил бабка самогон гонит. А она здесь курицу палила с утра пораньше... Уголья ещё красные... И перья вон валяются.

   Заляпанные грязью сапоги болтались перед лицом Столбова. Старые, прогнившие доски полка скрипели, и Столбов с ужасом ждал, когда они проломятся и дюжие мужики рухнут на него.

   -- Жалко, думал сопрём у Лукерьи бутыль самогону. Доставай нашу, помянем Ваньку Столбова. Теперь уж ясно, что хана ему. Ведь всё обшарили... Медведь его упёр. А иначе, куда бы делся? Вороны бы указали место. А медведь пропастинку любит. Зарыл где-нибудь Ваньку и пожирает в своё удовольствие...

   -- Хреноватый, надо сказать, мужик был... Попросила его недавно старая Агафья дров привезти, так он калым содрал с неё.

   -- Про покойников, Серега, говорят хорошо. Или вообще ничего... Выпьем за Столбова, а заодно лошадь мою помянем... Вот у кого добрая душа была.

   Звякнули стаканы, щёлкнула пробка из бутылки. Забулькало.

   Мужики замолчали, и Столбов затаил дыхание. В нос било сыростью, тухлятиной. Не чихнуть бы...

   Сергей и Назым выпили, шумно выдохнули. Столбов унюхал запах водки и чеснока. Сглотнул: салом закусывают.

   -- Да-а, дела, Шлиссель весь леспромхоз на ноги поднял, чтоб Столбова искать. Всю тайгу обшарили - как в воду канул, -- еле ворочая набитым ртом, пробубнил Адаменко.

   -- Медведь утащил. Я в тайгу верхом на Агате поехал... Столбова искать, -- тихо проговорил Назым. -- Тут медведь... Пальнул я для острастки из обоих стволов... Медведь убежал, а конь как сдурел. Не идёт и всё! За узду тяну, палкой колочу... Крутится на месте, а вперёд не сдвинуть никак... Три дня бился с ним... Бросить пришлось. Знаешь, какой был конь! Умница! И всё из-за Столбова!

   -- А Варька! Хаяла мужика на каждом углу, а сгинул - заревела. А чего сейчас слёзы лить? Живого жалеть надо, а не мёртвого. Вот пропал Столбов - кому горе, а кому радость.

   -- Кому радость-то?

   -- Не скажи... Столбов в очереди на новый брусчатый дом первым стоял. А теперь Юрка Бобров, электромонтёр, эту хату займёт. Шлиссель тоже рад: ему в аккурат за Варькой приударить, давно её Германией сманивает... Да и мне... Одному тебе скажу... На 'Тойоту' не хватало - я у Столбова занял деньжат. Когда занимал, Столбов просил не говорить Варваре, она бы ни в жисть не согласилась одолжить. Ну, а теперь и отдавать не надо! -- засмеялся Адаменкр.

   -- Твоё дело... Радуйся, коли так.

   -- А Марчук? Японский лесовоз Столбова ему отдадут. И Витя-дурачок, который в кочегарке ночует, наплясывает: 'Киселя, - говорит, - на поминках наемся!'.

   -- Так и получается: жил человек, вроде был нужен всем, а ушёл на тот свет и... даже радуются...

   -- Зато Мишке Паршукову горе... Столбов у него бензопилу взял. Пошёл Мишка к Варваре за пилой - та не отдаёт. 'Не знаю, -- говорит, -- ничего ни про какую пилу'. По Ваньке рыдает, не верит, что сгинул Столбов. Да что толку не верить - не воскреснет...

   Неисповедимы охотничьи тропы. Они-то и привели меня в зимовье на берегу таёжной речушки Листвянки, приютившее морозной ночью. Там я и познакомился с егерем Самсоном Павловичем Дымарём. Уссурийские охотники зовут его Сам Палычем. А браконьеры нарекли Самопалом. Так и говорят промеж себя:

   -- Без путёвки на охоту пойдёшь - на Самопала нарвёшься... В тайге от Самопала не скроешься... Тайга большая, а куда не сунься - везде Самопал!

   Даже поговорку придумали: 'Без лицензии ходил - к Самопалу угодил!'. Задержит егерь браконьера и первым делом сумку с плеча снимет. Солидно расстегнёт её, не спеша вытащит чистый бланк и спросит строго:

   -- Ваша фамилия, гражданин?

   Об этой видавшей виды сумке рассказывают самые невероятные истории. При этом хозяин её вроде и ни при чём, а лишь сумка - участница всех приключений егеря. Грубо сшитая из желтоватой свиной