Последняя жена, библиотекарша Зина, в отсутствие мужа выбросила в чулан всё охотничье снаряжение. Возвратясь с охоты домой и, увидев голые, чисто выбеленные стены, Колька чуть в обморок не упал. Если бы он застал Зину с любовником, то и тогда простил бы. Но такое...

   И вот, наконец, встретилась женщина добрая, чуткая, внимательная, возвышенно любящая природу.

   В дни свиданий они прохаживались по тропинке вдоль каменистого берега Нии и, слушая её, Колька счастливо улыбался: 'Вот человек! Культурный, с образованием! Ей близки и понятны его таёжные переживания, охотничьи порывы'.

   На другой день после регистрации радостный супруг торопливо поднялся с кровати, загремел котелком, ружьём, патронами. За окном чуть брезжил рассвет. Он поспешно складывал припасы в рюкзак.

   Жена проснулась и молча глядела на него из-под одеяла удивлёнными глазами. Такими они и запомнились ему: с насмешливым прищуром, с затаённой обидой.

   -- Ты лежи, спи. Сама понимаешь - отпуск у меня, охотсезон на пушных открылся... Да я тут со свадьбой... замешкался малость... Сбегаю в тайгу, побелкую немного...

   Громыхнув ружьём, выскочил на улицу. Светало. Колька чуть не бегом устремился к лесовозной дороге, серпантином обогнувшей угрюмую сопку.

   В поисках корма белка шла ходом. То здесь, то там слышались шорохи и цоканья. Колька без устали носился от дерева к дереву. Стрелял, подбирал добычу, а белка всё шла... Казалось, со всей тайги сбежались зверьки в одно место, чтобы не отпустить Кольку домой, к обожаемой им учительнице. В азарте не заметив, как подкралась ночь, Колька устало опустился на валежину. Развёл костёрчик, поужинал наскоро сваренным супчиком, выпил чаю и принялся снимать шкурки с добытых зверьков.

   'Ещё денёк завтра поохочусь, а уж тогда домой', -- вслух размышлял он, опьяненный удачей, весело развешивая на просушку беличьи шкурки.

   Едва забрезжил рассвет, бусая белка, в капельках крови, свалилась к его ногам. Вторая, третья... ещё и ещё... Он потерял счёт времени и выстрелам. Как и в прошлый день, ошалело бегал по распадку, оглушая тайгу стрельбой, и прислонил ружьё к толстому кедру лишь в темноте, когда не смог прицелиться. Заночевал у костра и утром засобирался домой. Но рядом, словно дразня его, уселась на сук белка. Не удержался, снял её выстрелом. Подскочила ещё одна, потом ещё... Забыв обо всем, кроме мелькающих беличьих хвостов, опомнился, когда стемнело...

   Так прошло несколько дней. Патроны кончились, и Колька поднял туго набитый шкурками рюкзак. 'Как много в лесу ещё белки... Надо успеть до утра зарядить патроны', -- думал он, убыстряя шаги к дому.

   Он вошёл в нетопленную холодную избу. Включил свет. Всё было на месте. Лишь кровать тоскливо белела неубранными простынями. Корякин поднял со стола тетрадный листок, пробежал глазами по неровным строчкам: 'Ты и в самом деле непутёвый. Прощай. Счастливой охоты!'.

   Корякин сжал в кулаке бумажку, скрипнул зубами. Смахнул слёзы. Представил, как завтра засветло зашуршат в сухих листьях, закачаются на ветках пушистые белки. Как не торопясь, осторожно пойдёт он по туманной тайге. И не нужно будет спешить домой...

   Не раздеваясь, чтобы не тратить время на растопку печи, Корякин сел за стол и начал заряжать патроны. Последний из них он запыжевал запиской жены. Теперь уже бывшей...

   Леспромхоз не работал семь дней. Искали пропавшего в тайге охотника.

   На выходные дни шофёр Иван Столбов собрался полазить по тайге с ружьём. Поохотиться... Определенной цели - на какого зверя или птицу идти - у него не было. Охотник-то Столбов не особый. Ни ружья у него стоящего, ни снаряжения доброго, не говоря уже о документах на право охоты. Да и какие лицензии и путёвки могут быть в Моховке, где тайга сразу за огородами начинается и до края её никто пока не дошёл?!

   Иван вытащил из чулана старое, расшатанное в замках ружьё, заглянул в стволы и поморщился: закисло... С прошлой осени не чищено... Всё некогда.

   -- Варвара! Где шомпол? Я вот сюда его, под потолочину затыкал...

   На кухне ненадолго стих грохот вёдер и чугунов, послышался недовольный голос:

   -- Куда затыкал, там и возьми...

   -- Опять, поди, шомполом корову в стойло загоняла...

   -- Отвяжись! Приспичило ему. Охотник! В сарае бы почистил... Корове лечь некуда. А от шастанья твоего по лесу всё одно толку никакого...

   Иван ещё пошарил в сенях на дощатом потолке. Нашёл черемуховый прут с остатками пакли на конце. Смочил его в жидкой древесной золе и со скрипом протащил через ствол.

   Жена Варвара, краснощёкая, с копной растрёпанных волос, подперев бока пухлыми руками, встала рядом. От замусоленной телогрейки и кирзовых сапог пахло навозом.

   -- Всё думаю, когда в тебе совесть проснётся, и ты почистишь в стайке... Или мне самой вилами ворочать?!

   -- Подумаешь, фрау нашлась... Промнёшься лишний разок - на пользу будет...

   Это он зря ляпнул... На полноту Варвары намекнул. Не надо было перед охотой задевать её. Теперь не остановишь.

   Иван Столбов - невысокий, коренастый, в шофёрской стёганке, стараясь не смотреть на жену, сосредоточенно вжикал шомполом. Ох, надоели ему эти придирки! Ещё час назад бегом домой бежал, торопился, а теперь, не глядя, хоть куда бы ушёл, лишь бы не слушать этих попрёков. А чем недовольна? Зарплату принёс, положила под клеёнку на столе. И ещё колым за левый рейс: дровишки подкинул бабке одной. Другие пропили бы, а он жене отдал до копейки. Сутками баранку накручивает, раз в год в тайгу вырваться нельзя... А октябрь на исходе. Вот-вот снег упадёт. Пока тепло и солнечно, пробежаться бы по чернотропу, косулю подстрелить, изюбра. А повезёт, так и лося...

   Иван закончил с ружьём, принялся в рюкзак продукты складывать. На два дня взял припасов. Сказал сухо:

   -- Ничего с коровой не случится. Другие мужики тоже сегодня в тайгу идут...

   Но Варвара не унималась:

   -- Лодырь ты, а не мужик! Шастать по тайге без надобности в то время, как дома дел невпроворот! И зачем я только за тебя замуж пошла! Подумаешь, красавец нашёлся! Жила бы сейчас без хлопот, без забот...

   А вот теперь и Варвара сгоряча наговорила не то, что думала. Можно стерпеть её грызню, но такое... Ясно, на кого намекает. Длинный, как фитиль, сгорбленный директор леспромхоза Шлиссель за Варварой ухаживал, замуж предлагал. Она, может, и согласилась бы, кавалеров-то в Моховке не особо. Да тут Иван Столбов со службы вернулся. В пограничной форме. Одна фуражка зелёная чего стоит. Стройный, подтянутый, симпатичный солдатик. А что Шлиссель? Одно достоинство - директор, при деньгах. Выйди за такого - горя знать не будешь. У Шлисселя коттедж в Германии, каждое лето отпуск в Баварии проводит. Но уж очень непригляден - белобрысый, нос крючком, уши, как два лопуха оттопырены. И отвратительный рот: с тонкими губами и редкими кривыми зубами.

   -- Так, по Шлисселю, значит, сожалеешь? Ну и вали к своему лупоглазому! В Баварию поедешь, слуг заведёшь... 'Ах, фрау Варвара, не угодно ли кофе в постель?'

   Варвара набросила платок, задвигала на кухне чугунами. Намешала корове пойло, пошла к дверям с тяжёлыми ведрами. Обернулась, бросила зло:

   -- Да, вот возьму и уйду к Шлисселю. Давай, дуй в тайгу, прохлаждайся... На кой мне сдался такой лодырь. Можешь совсем не возвращаться...

   Столбов сорвал с вешалки линялую штормовку, схватил рюкзак и ружьё, пинком шибанул дверь и