Я подношу его руку к себе, чтобы он почувствовал мой жар. Он пытается ее отнять, но я не отпускаю. Я хочу, чтобы он дотронулся до меня там, где жар. Вот так. Я хочу, чтобы он до меня там дотронулся.
– Сара, может быть, ты просто свидетельница. Скажи мне, что ты невиновна.
Невиновна, говорит он, этот полицейский.
–
– Сара, я знаю, что ты не могла этого совершить. Ты такая…
Вот он наклонился надо мной и щупает мне лоб – его ладонь покрывается потом больной девочки. К сожалению, он говорит:
Я позволяю ему себя поцеловать. Потому что, когда он распробует мой жар, он поймет, что я не вру.
Нет, он не целует меня.
Он вскрикивает «черт» и отпрыгивает от кровати, вспугнутый внезапным оглушительным стуком во входную дверь.
Сначала я решаю, что это мой отец. Ну слава богу, Симус вернулся.
Потом я понимаю, что он не стал бы стучаться, и предполагаю, что это группа захвата. Клянусь. Я видела такую группу по телевизору, когда была маленькой и моя мама смотрела, как ловили повстанку и грабительницу Патти Хёрст: мужчины с длинными черными пистолетами, в масках и армейском камуфляже.
Коп от меня отворачивается. Отходя от моей кровати, он подтягивает штаны.
Он идет через кухню, но я уверена: он мечтает не о воде со льдом и не о морфии. У него есть его рапорт, его рация, его сирена, его пистолет. Его блестящая кокарда, его зарплата.
Конечно же, это не группа захвата. И не Эверли. Не Джастина. Недобрая фея Глинда и не Флоренс Найтингейл[18] с ее армией медсестер.
Это еще один полицейский, который проходит в мою комнату с ордером на обыск. Он весь в оспинах и очень зол; наверное, он гений, или как их еще называют, в том, что касается чудесного умения размазывать людей по стенкам.
Он называет меня «мисс». Из серии «Вы готовы к выходу, мисс Шоу?»
– У нее жар. Я не уверен, что мы можем ее транспортировать.
– Да, – заявляю я. – Я очень больна.
От языка полицейских по телу бегут мурашки. Я слышу как они шепчутся у моего стола:
– Где ее отец?
– Он на пути из Тофино. Должен бы уже приехать.
Новый полицейский трясет головой. Ненормальный Хиппи. Не Мудрено. Зуб даю – они конфискуют его жухлую марихуану.
– Мисс Шоу, вы не хотели бы воспользоваться услугами адвоката?
Ага, еще чего. Это почти как сразу согласиться, что тебе есть что скрывать.
– Нет, мне не нужен адвокат.
– В любом случае, вам все равно придется встать с постели.
– Но мой папа…
– Вам придется проследовать с нами в участок.
– Для чего? Я же ему уже сказала, что ничего не помню.
– Вы находитесь под арестом.
Арест – это будто тебя опускают ниже, чем ты находился, с очень небольшими шансами всплыть обратно.
Они привели меня в какую-то комнату, пахнущую «Биг-Маком» и детской присыпкой. Книжки доктора Суса,[19] раскраски и разрисованные фломастерами комиксы валяются на полу.
Я не совсем понимаю, зачем полицейские поместили меня в комнату для детей.
– Должно быть, все это для тебя очень тяжело и страшно, – сказала женщина- следователь. – Ты молодая девушка, тебе это, наверное, невыносимо.
Мне кажется, они надеются, что эта беременная, яснокожая и вся из себя излучающая материнство женщина расколет меня на разговоры о пятнице. Она забирает мою одежду, и теперь я наряжена в светло-голубую, тоненькую, как бумага, сорочку без рукавов.
Я пытаюсь оттянуть сорочку вниз, сделать как можно длиннее.
Когда вернется жар, моя кожа растопит этот костюм для преступников.
Моему адвокату стоило бы поспешить. Я выбрала его по телефонному справочнику, потому что мне понравилось, как его зовут. Эдмундо Горацио.
Я никогда в жизни не встречала адвоката. Может, он будет, как отец в мыльной опере «Династия», седоголовый и очень спокойный. К его приезду я должна быть менее угрюмой. Я не могу все испортить с мистером Горацио. Я объясню ему, что я не грязная и омерзительная, хотя выглядит все именно так. Я репетирую шепотом:
На самом деле мне бы хотелось, чтобы моим адвокатом был Лемми из «Моторхеда». Почему те, кто мог бы тебя понять, так далеки – всего-навсего лица на обложках журналов и кассетных обертках.
Лемми бы все понял. Он бы сказал: Я знаю, что ты не плохой человек, Сара. Я знаю, что ты не собиралась оказываться там, где была кровь, и крики, и нож, и кровь, и крики, и нож в переулке.
На улице шел дождь. Черное платье соскользнуло с ее плеч, на них блестели капли. Она дрожала и пожаловалась, что замерзла. Капли дождя на плечах. Я отдала ей Китаянкино пальто – блестящий, похожий на кинжал нож вывалился из белого меха и приземлился на траве. Я больше ничего не помню. Там еще были кувшинки в озере, подобные нервным ангелам. Смотри, сказала Джастина, указывая на это маленькое самодельное озерцо. Видишь лебедя? Вот там я была, когда меня украли.
Я увидела длинный изгиб шеи и взмах белых крыльев. Лебедь пролетел над белыми цветами в воде, и в моем сердце поселилась незнакомая печаль.
Я знаю, что полицейские пытаются тебя перехитрить. Китаянка мне все рассказала. Сначала они взяли ее пьяной и допрашивали, пока ее не затрясло от стыда. Вопросы-ловушки, вот чем пользуются эти козлы.
Хорошо, но меня никто не перехитрит. Они пытались. Когда я была на заднем сидении патрульной машины, и потом, когда они спустили на меня будущую мать:
