Эльвира подбежала сперва к одной кулисе, затем к другой, словно проверяя, нет ли кого поблизости. Потом, встав посреди сцены, спела свою арию, напоминавшую фадо.
— Зачем терзает меня Судьба? Который из демонов влечет мое сердце в дом моего врага? И теперь, когда я здесь, отчего так дрожат мои ноги, отчего скована страхом моя решимость? Я хочу отомстить, а душа моя млеет; я хочу умереть, но дух мой слишком слаб. Страсть моя соткана из противоречий, они разрывают мне душу. Люблю? Ненавижу? Люблю и ненавижу разом! Я хочу целовать его, искусать ему губы и поцелуями поймать его последний вздох. А потом умереть в его объятиях — сделать в смерти своим. Мы умрем вдвоем, и пусть нас похоронят вместе, чтобы прах наш смешался в один — в один слой грязи. О, Господи! Из мутного ненастья греха моего молю тебя, помоги! Но как Ты поможешь мне, если задуманное мною — грех? Я взываю к Тебе — вот еще одно противоречие. Ведь мое истерзанное сердце должно взывать к силам преисподней. Сатана, помоги мне! Возьми мою душу и помоги отомстить! Но прежде, устрой так, чтобы мы любили друг друга, пусть только раз…
Она застыла, воздев руки, как Менада, и свет на сцене слегка побагровел. Вдруг зеркало резко распахнулось, и в раме появилась статуя Командора. На белом мраморе играли красноватые отблески. Эльвира отступила на несколько шагов, поднесла руки к щекам и вскрикнула:
— Боже!
Командор шагнул на сцену. Зеркало медленно закрылось. Дон Гонсало с усилием сделал несколько шагов. Поднес руку козырьком к глазам и оглядел публику. Потом увидал Эльвиру, приблизился к ней и сказал очень тихо:
— Не стоило бы при мне упоминать имя Божие! Мы не очень ладим меж собой. Здесь ли живет Дон Хуан Тенорио?
— Да, это его дом, Командор.
— Ты узнал меня? Благодарю, благодарю!
Эльвира шагнула ему навстречу.
— Я Эльвира де Ульоа, дочь твоя.
Белый плащ дона Гонсало тяжелым пламенем взмыл вверх. Он отставил одну ногу назад и воздел руки.
— Как? Моя дочь Эльвира? Сам дьявол устроил нашу встречу! Я должен, должен убить тебя, я не могу даровать тебе ни дня жизни. Ты растоптала честь мою, ты испачкала грязью мое чистое имя. Приготовься же к смерти!
— За что, отец? Твоей чести я ущерба не нанесла… Он убил тебя, но со мною не был.
Командор приосанился и с уважением посмотрел на Эльвиру.
— Ты сумела устоять? Ты показала этому негодяю, как дочь Ульоа умеет хранить честь отца? Так, дочка, так! Иди, я обниму тебя!
— Нет, отец! Я ждала его. И упала в его объятия, и он поцеловал меня, а потом убежал.
— Значит, был всего лишь один поцелуй. Правда, поцелуй добровольный. За это не убивают, но заточение ты, безусловно, заслужила. Так что придется тебе остаток жизни провести в монастыре.
— Зачем, отец? Об этом знаем лишь мы трое, и больше никто. Да и сколько времени прошло!
— Но ведь надо блюсти видимость, формальности. Честь, как тебе известно, это вопрос формальный. Все зависит от того, каким манером что — то делается, и ты либо лишаешься чести, либо, напротив, украшаешь ее новыми заслугами.
— Тогда скажи мне, отец, каким манером убить мне Дон Хуана, чтобы спасти свою честь?
— Что за глупости! Коли он не лишил тебя чести, зачем убивать его? Один — единственный поцелуй, рассуждая здраво, бесчестия не несет. Хватило бы и крепкой пощечины…
— Я люблю его, а он мною пренебрегает. Я — женщина, чьи надежды и ожидания были обмануты: он поманил меня, разбередил желания и покинул — вот самая жестокая насмешка, на нее способен насмешник, лишенный души. Разве ты считаешь, что этого мало, чтобы я убила его?
Дон Гонсало слушал ее в изумлении, легко покачивая головой. Когда Эльвира кончила, он вышел на просцениум, чтобы исполнить свою арию.
— Мое отцовское сердце, хоть и стало теперь хладным мрамором, растрогано; но мое положение, моя незапятнанная… Да, незапятнанная, безупречная репутация… Я не должен поддаваться чувствам. И все же я восхищаюсь мужеством дочери и благодарю небеса за то, что с кровью она унаследовала и лучшие черты нашего рода. Она тоже Ульоа! Так вот: отдав дань чувствам, взглянем на положение дел бесстрастно. Эльвира может убить его, а может и не убивать. В первом случае ее заточат в темницу, ибо судьи никогда не прощали преступлений, совершенных на любовной почве, и хотя дурная слава жертвы послужит смягчающим обстоятельством, нескольких лет неволи ей не избежать. А если не убьет? Если не убьет, репутация ее изрядно подпортится, ибо преступление возвеличивает, а задуманное, но не совершенное преступление делает человека посмешищем. Кроме того, все складывается таким образом, что вроде бы чья — то смерть просто необходима… Не для того же вытянули меня из преисподней, чтобы я посидел на дружеской пирушке. Мое присутствие в этом доме возвещает трагическую развязку, которая станет и развязкой вполне логической, потому что типы, подобные Дон Хуану, не могут закончить свои дни тихо и мирно — в собственной постели. Кто с мечом пришел, тот от меча и погибнет! Око за око, зуб за зуб! Так что вывод один: смерть его неизбежна, только надо извлечь из всего этого какой — никакой прок.
Он с задумчивым видом сделал несколько шагов и застыл в дальнем конце сцены.
— Дон Хуан дал мне поручение, но я не сумел его выполнить. Вот уж полчаса, как ношусь я по звездным высям, взывая к небесам, но небеса молчат. Мне придется признаться, что там не считаются со мной, что вопли мои затерялись на эфирных пустошах, а это подпортит мою репутацию. Потому что такой человек, как я, если он является с того света, должен непременно изрекать что — нибудь ужасное, его слова должны разить, как огненные молнии. Скажем так: “Небеса велели мне сообщить тебе, Дон Хуан, что ты умрешь завтра, и пощады тебе не будет”. Или что — то в том же роде, но очень жуткое. — Он провел рукой по лбу. — Вот! Придумал! — Мраморный палец указал на Эльвиру. — Ты готова убить его?
— А ты все еще сомневаешься?
— Сегодня же ночью?
— Непременно!
— Вот и выход! Я возвещу ему близкую смерть, словно передавая волю небес, скажу, что умрет он нынче же ночью — и честь моя будет спасена. Да! Для Дон Хуана я останусь человеком, которому небеса поверяют свои тайные замыслы, которого вводят в курс небесных расчетов. Послушай, Эльвира! А ты можешь поклясться, что рука твоя не дрогнет?
— Если только Дон Хуан не переменит решения…
Командор заломил руки.
— Нет, женщины способны любого вывести из себя! Стоит Дон Хуану улыбнуться — и все летит к черту! А мне нужен определенный ответ, я должен знать, на что мне полагаться!
— Вот мой ответ: если Дон Хуан не согласится обольстить меня, я убью его.
— Будем надеяться, что Дон Хуан не меняет своих решений. он человек слова. Но учти, ты должна занести над ним кинжал лишь после того, как я со всей торжественностью возвещу, что пришел час его смерти.
— Ладно.
— И еще помни: ловкий адвокат сумеет защитить тебя перед любым судом, доказав, что ты стала орудием божественной мести.
— Я больше полагаюсь на свою маску, она поможет мне скрыться, убив его.
— Убив!.. Забудь это слово. Ты отомстишь за гибель отца.
Эльвира покачала головой.
— О твоей гибели я успела позабыть, да и не слишком тогда горевала. Разве ты не помнишь, отец, что я не любила тебя? Тебе нравилось поглаживать мои плечи, и это вызывало у меня омерзение.
Дон Гонсало зарычал так, что закачались декорации. Но он быстро успокоился и словно нехотя спросил:
— Так ты догадалась?
— Все кругом догадались. А я тогда думала, что если бы другой мужчина ласкал меня так же, как ты,
