Мариана поднялась и направилась обратно в свою келью. Дон Хуан подбежал к решетке.
— Мариана!
Она замерла. Дон Хуан собрался было перепрыгнуть через загородку.
— Стой! Сюда нельзя! Мой муж убьет вас! Кто вы?
— Ты не узнаешь меня?
— Слишком темно.
Дон Хуан повернулся к Лепорелло.
— Ты слыхал?
— Да, хозяин! Я тоже кое — что умею… Вот…
Неожиданно луч лунного света упал на лицо Дон Хуана. Мариана подошла и взглянула на него.
— Простите, сеньор. Я не помню вас.
Лепорелло хихикнул в темноте.
— Можно погасить, хозяин?
Дон Хуан отступил. Мариана, опершись на решетку, спросила:
— Что привело вас сюда?
— Я хотел… — голос Дон Хуана дрожал, он снова приблизился к ней. — А мужа своего ты помнишь?
— Дон Хуана! Как же мне его не помнить! Сколько уж лет я молюсь за него! Час за часом, день за днем, год за годом. Он уехал давным — давно, но скоро вернется. Он мне так обещал, понятно? А он никогда не лгал. Однажды вечером он вернется.
— А лицо его ты помнишь?
— Лицо? Конечно! Как мне его не помнить! Он очень красив. У него такие глаза, словно они сверкают из глубины облака. На рассвете, когда уходит луна, я гляжу на небеса, и он — там.
— Я знаком с твоим мужем.
— Скоро ли он вернется? Скажите мне, умоляю! Я боюсь умереть, не дождавшись его. Я, наверно, уже состарилась.
— Думаю, он скоро вернется.
— И он счастлив вдали от меня?
— Нет, никогда он не был счастливым.
— Если случится вам увидать моего мужа, сеньор, передайте, что я люблю его.
— Нет, я его не увижу, но в Севилье есть один человек, который встретится с ним очень скоро. Я пришел от него. Он передал тебе поклон.
— От моего супруга? Что он говорит? Он заберет меня с собой?
— Наверно, но утверждать не берусь. Этот человек сегодня вечером приглашает на ужин всех друзей Дон Хуана и хочет, чтобы ты тоже была там.
— Мне стыдно, сеньор. У меня нет другого платья, кроме этого, и я босая.
— Он пришлет тебе самое красивое платье в Севилье.
— Нет, этому не быть. Самым красивым было платье, которое подарил мне Дон Хуан, когда венчался со мной.
— Тогда он пришлет тебе то самое платье.
— Ах, какая радость! Я возблагодарю Господа… Хотите помолимся вместе?
— Нет. Твоя радость принадлежит только тебе. Мои слова помешают твоим долететь до небес. Ступай в свою келью и жди. Через час…
— До той поры я стану молиться. Храни вас Господь.
— Это то, что больше всего мне нужно.
Мариана убежала в келью и заперла за собой дверь. Лунный луч, сотворенный Лепорелло, погас. Дон Хуан все так же стоял у решетки. Лепорелло приблизился к нему…
— Да, сеньор, это тяжкий удар, но тому есть свое объяснение. Прошло столько лет, и годы оставили след на вашем лице. Нет, вы пне остарели, но что — то изменилось, тут сомнений нет. Вы приведете ее на сегодняшний праздник?
— Будет естественно, если я встречу гостей вместе с супругой.
— Только поэтому?
— Нет, ведь она может еще и выступить свидетелем защиты с моей стороны.
— А вы уверены, что сегодня свершится суд над вами?
— Ты сам намекнул мне на это.
— И вы покоритесь?
— Я принимаю вещи такими, каковы они есть, если не в моих силах изменить их.
— Но вы явились в Севилью не для того, чтобы умирать.
— Я явился сюда, чтобы докричаться наконец до небес, и не нахожу ответа. Твоя волшебная дверь до сих пор ничего мне не дала. Попасть сюда можно было и через обычную. Пошли — ка домой.
— А вы не хотите прежде повидаться со старым другом?
— Друзья наводят на меня тоску.
— Но этот теперь так близко, что было бы невежливо не поздороваться с ним. Глядите.
Луч белого света упал на памятник, и в то же время статуя начала поворачиваться на своем пьедестале, словно глиняный кувшин под руками гончара. Дон Хуан сперва опешил от неожиданности, а потом принялся громко хохотать.
— Дон Гонсало! Славный дон Гонсало! Скульптор, изваявший эту статую, был гением! Ты хорошенько разглядел ее, Лепорелло?
— Гляжу, гляжу и не перестаю дивиться. Прямо живой Командор.
— Нет, это портрет его души! Такой она и была. Чванливая, перекошенная, пустая! Ничего, кроме позы и жестов! Добрый вечер, дружище!
— Хозяин, не шутите так! Он ведь может и ответить.
— Вот было бы отлично!.. Тогда я смогу отправить с ним послание в тот мир.
— А какое же послание вы хотели бы отправить туда, сеньор?
Дон Хуан на миг смешался.
— Знаешь, а ведь я и сам толком не знаю. Потому что те, кто сердцем вопрошает иной мир, довольствуются вопросом: существует ли Бог и вправду ли мы бессмертны. Но я таких сомнений никогда не имел.
— Тогда, хозяин, любой ваш вопрос окажется праздным.
— И все же я хотел бы задать вопрос Господу: почему в сердце моем нет любви к Нему. И ответ пригодился бы большинству людей, ведь они тоже не любят Его.
— Так на этот вопрос вы и сами в силах ответить.
— Как и на все прочие, Лепорелло, почти на все. Тайны Божии столь полны сокровенного, что мы, люди, не ведаем даже об их существовании, и они не могут тревожить нас. А на то, что Бог не таит для себя одного, мы мало — помалу и сами станем находить ответы.
— Итак, от дона Гонсало нам проку мало.
Дон Хуан на мгновение задумался.
— Как знать. На самом — то деле величие заданному Богу вопросу придает не суть вопроса, а факт вопрошания. Само по себе это кощунство, особенно если вопрошающее сердце не опечалено, когда человек вроде меня спрашивает по чистой прихоти.
— Вот вам и способ постучаться в небесные врата.
— Да. Но что я спрошу? Ведь одно дело дерзкая выходка — на нее я всегда готов, а совсем другое — глупость, вот чего я страшусь. Я хотел бы выглядить в лучшем свете — то есть задать уместный вопрос. Например: когда я умру?
— И вы полагаете, небеса ответят вам?
— А я на это и не надеюсь. Я же сказал тебе, что это пустая формальность. Нужно воспользоваться случаем.
— Так окликните Командора.
