– Кто сказал?!
– Долька соседская… А что?
Тучи становились плотнее. Верхушки острова не стало видно; каменный мир горни остался там, где ему следует быть – наверху.
Над водой мало-помалу поднимались осклизлые, покрытые илом и водорослями крыши подцонья.
И пошел дождь.
Утопленников нашлось меньше, чем в прошлом сезоне, – всего одиннадцать. Троих опознали по заранее разосланным княжеским разыскным грамотам, обернули просмоленной шкурой и отправили наверх. Прочих отдали, как положено, морю.
Сняли сетки с полей. Донные поднялись даже веселее, чем обычно.
– Без репса не останемся, – удовлетворенно говорил отец.
Варан помогал матери прибираться в доме. Иногда среди грязи удавалось найти что-нибудь по- настоящему ценное – металлическое украшение или монету. Малявки радовались, прыгали до потолка; Варан всякий раз вздрагивал, когда в куче мусора обнаруживалась цветная тряпка.
Ему мерещилось радужное сияние.
Отец починил и вычистил водосборники. Море мало-помалу успокаивалось, обретая обычный серый цвет. Старый Макей взялся развозить почту на своей педальной шлепалке. Сестра матери с Малышки писала, что староста рудокопов велел поставить на берегу новую печь. И никто нигде не слышал, чтобы среди ила или умирающих водорослей отыскалась настоящая сотенная купюра – радужная, новенькая.
Возвращались к дому дойные кричайки – некоторые с приплодом. Появилось молоко. Варан вспомнил вкус сыра.
Налетели сытухи – они всегда налетают осенью, собирают дань с обнажившейся суши. Варан с отцом ходили на охоту, провели ночь на холодном камне с арбалетами наизготовку и пару сытух подстрелили. С победой возвращались домой – будет новая одежда, будут бочки маринованного мяса; к сожалению, сытух нельзя есть иначе, кроме как крепко промариновав. Воняют.
С раннего утра и до ночи находилось множество неотложных дел. Едва справившись с домом, полем и водосборниками, взялись налаживать винт. Тросы подгнили, пришлось добывать новые; староста Карп торопил, велел подготовить транспорт как можно скорее. Не спали ночами; наконец запустили винт на пробу, и Варан, поднявшись над облаками, увидел мир горни после сезона – в желтых листьях увядшего шиполиста, в оголившихся камнях, в замусоренных расщелинах.
Солнце палило немилосердно. Пришлось сразу же надеть очки.
На пристани стоял причальник Лысик. Глядел мимо Варана. Цедил слова, как сквозь сито.
Так началось межсезонье.
Стояли туманы. Бродили по суше, съедая иногда половину поселка. Висели над морем, проглатывая и выплевывая лодки рыбаков; На носу каждого суденышка болталась в рамке металлическая рыбка, носом всегда указывала на Малышку, а правым плавником – на Круглый Клык.
Донные посевы поднялись в половину человеческого роста.
Мать учила Лильку и Тоську доить кричалок. Девчонки, торопливые и неуклюжие, получали то когтем по ноге, а то и клювом полбу. Роптали. Мать грозила даже ремнем.
Варан ходил кругами, налегая на рычаг, глядя в землю. Страшно представить, сколько тысяч кругов он прошел за свою жизнь, наворачивая пружину спускателя. А сколько прошел отец?!
Вокруг пружины была вытоптана круглая бороздка в земле. Идти было не так уж трудно, просто уныло и скучно до одури; иногда после нескольких часов непрерывного хождения по кругу Варан засыпал с открытыми глазами. Ему виделись белые дворцы, поднимающиеся из воды, странные птицы на деревянных плотах, а иногда виделось, будто он летит на крыламе и море – внизу…
Подниматься надо было каждый день. Горни требовали пресную воду. Поддонкам необходим был сушняк; винтом поднимали влажные водоросли и принесенные морем кусочки дерева, раскладывали на сушильнях под жгучим солнцем. Потом оборачивали просмоленной тканью и спускали вниз и распределяли под надзором старосты Карпа, и совершенно естественно получалось, что половина всего топлива попадала ему, старосте, в хранилище и в печь…
Пружину винта наворачивали непрерывно, и днем и ночью. По распоряжению старосты молодые мужчины поселка приходили по очереди вертеть рычаг и, чтобы не было так скучно, являлись большими компаниями. Темы для разговоров имелись общие, вернее, одна большая тема: кто как и сколько заработал в сезон.
В этом году было все как обычно и – все по-другому. Приятели сторонились Варана. А может, ему казалось, что сторонятся. В поселке болтали, что он провел в Тюремной Кишке чуть ли не полсезона. Ему, может, и самому так казалось, но если по правде – сидел-то он чуть больше недели…
…И все эти осторожные расспросы с приторно-сочувствующими лицами: ну как там? Разбойников видел? А душегубов?.. И понимающая ухмылка. Захотел парень подзаработать более обычного, это случалось и случается. Разбойникам весточку кинуть, или внимание торговца отвлечь в нужный момент, или еще кое- какая мелкая работенка, сама по себе вроде и нестрашная, и незначительная… Правда, обычно на такое идут пришлые ребятки с окрестных островов, да хотя бы и с Малышки. Круглоклыкскому поддонку на пособлении попасться – большая редкость, может, потому и отпустили…
Так или примерно так воображал себе Варан разговоры односельчан и не желал не то чтобы оправдываться – видеть никого не хотел.
Сегодня утром отец на винте ушел наверх. Помощников из поселка до полудня не полагалось; Варан ходил по кругу в полном одиночестве.
Нила осталась наверху. Что она там делает, как служит – Варан не думал. Жизнь горни в межсезонье представлялась ему бесконечной скамейкой в богато убранной пещере. Горни ридят и глядят друг на друга. Иногда ходят в гости к соседям, в расщелину, украшенную драгоценными камнями. Иногда – очень редко – принимают посланников от Императора; те прибывают в крылатых повозках, закрытых со всех сторон от
