Я люблю тебя – и буду за тебя драться.
Нет, не так.
Я люблю тебя – и буду драться за тебя, даже если ты меня уже разлюбила. Я буду драться за свою любовь, даже если в этой драке придется тебя прикончить…
Варан сплюнул под ноги.
Бред.
– Я боялась, ты будешь с ним драться.
– Вот еще.
Нила чистила большой закопченный котел. Тонкие руки по локоть были перепачканы сажей.
Варан потрошил рыбу.
– Когда я увидела вас вдвоем на дороге, я подумала, что сейчас сяду на попу, Шуу свидетель. Кто он такой? Что здесь вынюхивает?
– Просто горни, – соврал Варан.
– Да нет, – помолчав, сказала Нила. – Не просто… Что-то в нем есть. Что – не пойму.
– Как насчет свадьбы? – неожиданно грубо спросил Варан.
Нила вздохнула:
– А ты наверху останешься?
Он бросил очередную потрошеную рыбину в корытце с красной водой:
– Меня никто не зовет… И что мне тут делать? Только прислуживать…
– Отвалится от тебя кусок, если будешь прислуживать, – Тихо сказала Нила.
Последними с острова ушли весельные лодки. На них отплывали жители ближайших островов, являвшиеся на Круглый Клык не столько отдохнуть, сколько заработать.
По морю ходили, переливаясь сизыми боками, воронки. По небу ходили смерчи; глядя утром на горизонт, Варан мог насчитать и пять, и семь, и девять за раз.
Небо сделалось блеклым, будто от усталости.
Хозяин закрыл для публики «катание на серпантерах». Кручина нервничала, предчувствуя конец сезона, ладить с ней становилось все труднее. Даже Журбина, всегда меланхоличная и покладистая, теперь позволяла себе скалить зубы и однажды цапнула Варана за руку. Впрочем, желающих посмотреть на «красоты подводных пещер» уже несколько дней как не было. Сезон заканчивался.
Хозяин честно выплатил Варану заработанное – ни грошиком меньше, но и не больше положенного. Варан отнес деньги отцу.
– Я хочу жениться, – сказал, глядя в пол.
– В следующем сезоне, – сказал отец.
Не спросил, на ком. А может, давно знал. Не стал удивляться, выяснять, сердиться. Просто сказал, сообщил легко и буднично: в следующем сезоне.
Варан ушел, не ответив ни слова.
Он каждый день нырял в «каменном саду». До последнего. Сносил Журбинин испортившийся характер, таскал ей печенье в рукаве, упрашивал не сбрасывать с седла, не бить хвостом и не кусаться, потому что на лодке добраться до «сада» не было никакой возможности.
Вода с каждым днем становилась все мутнее.
Однажды Варан попал в течение. Сам виноват – надо было предвидеть; он привык, что летом вода в гроте спокойна, как стекло. Привык – и потерял бдительность.
Его рвануло, как огромной грубой рукой, и потащило под камень. Мелькнул и погас свет; спасло дурака только то, что длинная уздечка Журбины, в последние дни склонной к побегу, была в тот момент намотана на запястье. Змейсихи чуют течения, как никто в мире; Журбина поплыла, избрав единственное направление, способное спасти ее и ныряльщика. Выбравшись, Варан долго кашлял и плевался, а потом от полноты чувств поцеловал Журбину в холодную чешуйчатую морду, и змейсиха сразу же отоварила его по ноге жгучим хвостом – чтобы не забывался…
Больше Варан не осмеливался нырять.
Сезон заканчивался. Все хорошее и все плохое, что несут в себе течения, водовороты и смена ветров, – все это будет потом.
Глава четвертая
Ковчег мотало и вертело. Море снова и снова, в который раз, пыталось потопить уродливую, неуклюжую с виду, громоздкую посудину. Поддонки цеплялись за стены и друг за друга. Кого-то рвало. Кто- то спокойно спал.
Море было бурое с белым, в клочьях пены, больное, отвратительное море. Оно выдыхалось с каждой минутой. Оно теряло силы, над ним собирались, как рыбы над падалью, тучи.
Сестры, Лилька и Тоська, висели на Варане с двух сторон. Они отяжелели за сезон. Скоро, пожалуй, они сравняются с ним в росте.
– Вараш… А правда, что ты жениться хочешь?
