ценят буквально на вес золота.
Чтобы добраться в Колумбию, электронному письму даже при самых благоприятных условиях нужно время. Там его расшифруют, прочтут и примут решение. И опять время, потребное, чтобы ответ долетел обратно в заснеженную Россию, в город Санкт-Петербург...
А вот было ли время у Саши Лоскуткова, этого не знали ни Скунс, ни Бешеный Огурец. Они просто сидели и ждали. Их этому не требовалось учить.
Они не разговаривали друг с другом и света по-прежнему не зажигали, только экран компьютера ярко переливался в углу, да в окно (сквозь которое снаружи ничего нельзя было рассмотреть) проникали лучи уличных фонарей. Потом экран погас, экономя энергию и люминофор, и остались лишь фонари. Тогда Скунс вздохнул и со стуком поставил на стол бутылку 'Синопской':
- У тебя сын, говорят... Поздравляю.
- Спасибо.
- Как назвал?
Бешеный Огурец усмехнулся:
- А ты догадайся.
Поднялся, открьи шкаф и вытащил два стакана. Немного помедлил. Убрал стаканы назад. Открыл другой шкаф и откуда-то из глубины извлёк гитару в чехле. Очень, очень давно он не брал её в руки...
Скунс молча наблюдал за ним. Потом скрутил пробку, хлебнул из горлышка и пододвинул бутылку Бешеному Огурцу. Тот тоже глотнул раз или два и принялся подтягивать струны.
Давай я тебя согрею
И кровь оботру со лба.
Послушай, очнись скорее,
Утихла вдали стрельба.
Дождём закипают лужи,
Разбит на двери замок,
И пулю сожрал на ужин
Включавший электроток.
Всё вышло даже красиво,
Ещё помогла гроза,
Все наши остались живы,
Послушай, открой глаза!
Сейчас подоспеют крылья,
Ведь им не помеха дождь.
Мы так за тобой спешили,
Мы знали, что ты нас ждёшь...
Бешеный Огурец пел очень тихо, словно молился. Время от времени он поглядывал на Скунса. Скунс молчал.
Мы скоро взлетаем, слышишь?
Винты в вышине гудят.
Послушай, очнись, дружище,
Не то подведёшь ребят.
Держись! Не твоей породе
Да в пластиковый мешок!
Ты видишь - солнце восходит,
Все кончилось хорошо.
Ты завтра напишешь маме,
Я сам отнесу конверт...
Послушай, останься с нами!
И так довольно потерь.
Ещё впереди дорога
Длиною в целую жизнь...
Родной, потерпи немного!
Держись, братишка. Держись...*
* Стихи М.В.Семёновой.
На последнем куплете Скунс негромко принялся подпевать, и Бешеному Огурцу показалось, что давнишняя песня стала звучать не так безнадёжно.
Ответ из Колумбии пришёл через три с половиной часа. 'Querido amigo! Памятуя о нашей с вами ничем не запятнанной дружбе, я был весьма удивлён, что вы завели какой-то странный разговор об одолжениях и, того хуже, об авансах и гонорарах. Впрочем, amigo, я списываю ваши слова на то несомненно угнетённое состояние, в котором вы, должно быть, сейчас пребываете из-за прискорбного несчастья, постигшего вашего друга, и не сержусь. В любом случае я рад сообщить, что упомянутое вами находится уже в воздухе. Я лишь рискнул присовокупить от себя немного кашалотовой амбры, которую, по утверждению моего семейного доктора, в подобных случаях раньше также настоятельно рекомендовали. Когда вы получите это письмо, моя маленькая посылка, вероятно, успеет проделать немалую часть пути до Нью-Йорка. Там её перенесут на 'Конкорд' и доставят в Европу, а непосредственно к вам переправят частным самолётом из Швеции, прибывающим в ваш город во столько-то по местному времени. Пилота зовут Бенгт Хьялмарссон, и он без промедления вручит груз тому человеку, которого вы за ним пришлёте в аэропорт. Я очень надеюсь, что лекарство попадёт к вашему другу со всей мыслимой скоростью, и смиренно молюсь Пресвятой Деве, чтобы самолёт не задержался в пути из-за каких-нибудь сумасшедших, которым вздумается его захватить. А если уж такому суждено будет случиться, ибо всё в руце Божией, чтобы на борту снова отыскался некто вроде вас, мой querido amigo... Энрике передаёт вам, кстати, горячий привет. Я неосторожно обмолвился ему о вашем скором прибытии, и он тоже сгорает от нетерпения... С наилучшими пожеланиями дон Педро'.
Дочитав, Скунс оглянулся на Бешеного Огурца, смотревшего на экран через его плечо.
- Встретишь?
Тот кивнул. И потом только спросил:
- А ты?
Скунс поднялся на ноги и не спеша потянулся:
- Так отрабатывать... А ещё здесь дел всяких немерено...
Несбыточные лики надежды
Стаська рисовала картину.
Когда тебе неполных тринадцать, большое значение имеют чисто физические размеры создаваемого полотна. Возможно, в будущем она научится высказывать то, что захочет, средствами небольшого рисунка, но покамест её удовлетворить мог только огромный ватманский лист. Стаська прикнопливала его на чертёжную доску, сохранявшуюся у дяди Вали ещё со студенческих лет, а саму доску, водружённую на большую коробку, прислоняла к полкам с книгами. Получалось что-то вроде мольберта. Даже с подставкой для баночек с красками и водой.
Ни в какие кружки художественного творчества она никогда не ходила. Наверное, по той же причине, по которой ей тошно было рисовать вечный огонь и поздравления ветеранов, предписанные школьной учительницей. Стаське требовалось так или иначе 'вылить' на бумагу то, что её в данный момент волновало, ну а чисто технические умения, по её мнению, при наличии Божьего дара должны были по ходу дела 'наработаться' сами. Дядя Валя с нею не соглашался. Он говорил, что овладение приёмами живописи даёт инструменты, которые позволят думать чисто о художественном смысле картины, а не о том, как правильно нарисовать руку и ногу. Иными словами - прежде чем замахиваться на симфонии, научись гаммы играть. Наверное, дядя Валя был прав. Однако рисовать гипсовые головы и осенние букеты в кувшинах Стаську не заставила бы никакая сила на свете.
Когда-то, на ранних этапах, опекуны из самых лучших побуждений пытались руководить её творчеством. То бишь заглядывали через плечо и выносили оценки ещё не завершённым произведениям, давая по ходу дела рекомендации и советы. Однажды Стаська обнаружила на своём карандашном эскизе следы вмешательства, произведённого с помощью ластика и грифелька, и её терпение лопнуло. Лист был порван и выкинут в мусоропровод. После этого опекуны два дня с ней не разговаривали, так что Стаська в конце
