и, ещё плохо веря в спасение, минуты три не мог их завести, а майор подошёл к ожидавшему в сторонке Плещееву и крепко пожал ему руку:
- Если там кровь надо... или кожу, или что ещё... ты скажи, я своим свистну...
- Спасибо, Иван Анатольевич, - через силу улыбнулся эгидовский шеф. Доктор говорит, вроде хватает пока...
Меньшов подошёл к ним, поздоровался.
- Ты, Серёжа, этому доктору... - говорить оказалось неожиданно тяжело, и Антон вздохнул. - В финансовом смысле... Ну, и всё прочее... Что достать... У меня всё-таки партнёры за рубежом...
В двух шагах от них стоял Семён Фаульгабер. Он держал на весу забинтованные руки: даже в специальных перчатках все пальцы и кисти с тыльной стороны у него обгорели до пузырей. Он не мог сам набрать номер на сотовой трубке, Игорь Пахомов справился с крохотными кнопками вместо него и придерживал аппаратик возле уха Кефирыча - тот громыхал в телефон на ужасающем 'шварцдойче', мобилизуя своих многочисленных родственников в Казахстане. Меньшов невольно прислушался и уловил слово 'кумыс'. Другое слово, определённо отсутствовавшее в диалекте восемнадцатого века, было 'спецрейс'.
Возле кормы эгидовского джипа стояла Пиновская, и слышал ли кто другой, но Меньшов ещё не потерял тренированного диверсантского слуха и явственно разобрал, как 'Пиночет' тихо и твердо проговорила:
- Ты как хочешь, Осаф, а моё мнение, что Храброва надо валить. Причём вне зависимости от Сашиного...
- Да? - Дубинин обнял Марину Викторовну за плечи, загораживая от стылого ветра. - И уже есть прикидки?..
Внутри джипа навзрыд плакала красавица Алла. Сегодня у неё был выходной, и Наташин звонок сдёрнул её с тренировки по шейпингу. Алла примчалась из Озерков на такси и вместе со всеми побежала сдавать кровь, но врачи завернули. Багдадский Вор сидел рядом с Аллой и кутал девушку в свою куртку. Алла безутешно прижималась к нему, он что-то шептал ей, целуя в макушку... Игорь Пахомов косился на них сквозь стекло.
- Саша однажды рассказывал, - проговорил вдруг Плещеев, - как их, зелёных курсантов, натаскивали со снайперской винтовкой. Мишень чёрт-те где, всё в снегу, холодина собачий и ветер мешает, он и так и этак - не получается! Тут подходит инструктор...
Иван Анатольевич заинтересованно слушал.
- И Сашка, - продолжал Плещеев, - ему нахально докладывает: рассеивание, мол, у винтовки слишком большое, лучшего результата не выжать. А инструктор, по обыкновению ни слова не говоря, 'Калашникова' - ты представляешь, 'Калашникова'! - к плечу, одиночным бах! - и в десятку... Было дело, Антон Андреевич?
- Ну... - Меньшов передёрнул плечами и не стал возражать. Он вдруг подумал о том, что они, словно древние язычники, ставили дымовую завесу на пути Сашиной смерти. Придёт старуха с косой, увидит веселье, решит, что напутала с адресом... и на всякий случай отвалит...
- Саша его ещё действующим застал, - кивнув на бизнесмена, сказал Ивану Анатольевичу эгидовский шеф. С майором Кузнецовым можно было говорить откровеннее, чем с большинством простых смертных. - Говорит, совершенно фантастическая была троица. Легендарная... Теперь таких нет.
Меньшов посмотрел на окна больницы. Одного из этой троицы он похоронил сам. А второго... Второй тоже знал Сашу в те далёкие времена. И для него командир эгидовской группы захвата так и остался навсегда салажонком... лопоухим вчерашним детдомовцем по кличке 'Лоскут'...
Эта мысль, как иногда происходит, посетила Меньшова далеко не случайно. Потому что одновременно с нею у него в поясном чехольчике требовательно заверещал пейджер. Антон Андреевич нажал кнопку, прекращая нарастающий писк, и прочёл на маленьком дисплее одно-единственное слово: 'Звал?'
Заведующий отделением уже понял, что эгидовцы, временами заглядывавшие в коридор, уберутся не скоро. Ещё он понял, что для своего сотрудника они расшибутся в лепёшку, причём во всех отношениях. Его слегка раздражало, что ЭТИМ (имелись в виду спецслужбы вообще) необходимое доставлялось по обыкновению на тарелочке, тогда как прочим больным... Однако парня, удивительно стойко сопротивлявшегося смерти, было искренне жаль. К тому же доктор обладал счастливым иммунитетом против профессиональной гордыни, так часто побуждающей отвергать помощь. Он очень обрадовался приезду Ассаргадона, о котором был премного наслышан. Вдвоём они удалились за дверь, на ходу обсуждая внутрикостные инъекции по Атясову. Тогда Меньшов завёл 'БМВ' и быстро поехал сквозь сумерки к себе в офис. На Московский проспект.
Войдя в кабинет, он первым делом включил в углу большой и очень мощный компьютер, а вот свет зажигать не стал - просто уселся за стол. Ожидание, как он и предполагал, оказалось недолгим. Прошла, быть может, минута, и внутрь заглянул Витя Гусев. Меньшов даже впотьмах различил, что выражение лица у Утюга было... сложное.
- Антон Андреевич,- начал Витя,- там к вам...
Меньшову дослушивать не понадобилось, он кивнул:
- Пропусти.
Витя убрал голову, и почти сразу через порог шагнул человек, которого Меньшов не видел с лета девяносто второго, с того памятного дня на Канарах, когда этот человек приходил его убивать.
Скунс закрыл за собой дверь и сел в чёрное 'компьютерное' кресло возле стола. Короткий серебряный ёжик переливался в тусклом свете, падавшем из окна. Меньшову показалось, что со времени их последней встречи Алексей нисколько не изменился.
- Как? - спросил Скунс, помолчав.
- Плохо, - отозвался Меньшов. - В живот из 'ТТ'. Много крови потерял. И ожоги... около пятидесяти процентов, бензиновые...
- Вытащить надеются?
Бывшим напарникам незачем было друг перед другом лукавить, и Бешеный Огурец ответил:
- Практически нет. - Подумал и добавил: - Катю, может, поэтому к нему и пустили.
Скунс покачал головой и вытащил из кармана миниатюрный 'Псион'. Положил рядом сотовый телефон. Достал гибкий кабель и подоткнул один конец к разъёму 'Нокии'...
Бешеный Огурец протянул через стол руку и осторожно опустил крышечку, выключая крошку- компьютер. Скунс вскинул голову, и Огурец молча кивнул в угол, где тихонько шуршали на холостом ходу несчётные мегагерцы и гигабайты.
I
Скунс довольно долго смотрел ему в глаза. Потом сказал:
- Спасибо, Санек.
Сел за клавиатуру электронного чудища, перекинул с 'Псиона' какие-то файлы и взялся за работу.
'Дорогой дон Педро! Моё вечное почтение, кабальеро...'
На сей раз послание не будет выписывать в мировой сети звериные петли, хороня следы и скрываясь от возможной погони. Оно кратчайшим путём улетит прямо к южным берегам Карибского моря, в солнечный портовый город на реке Магдалена.
'Приношу тысячу извинений за то, что так долго молчал, и всемерно спешу сообщить, что отныне считаю 'Тегу' Луиса Альберто Арсиньегу де лос Монтероса своим заклятым личным врагом...'
Оно будет запечатано тем двойным нераскрываемым шифром, при виде коего дона Педро, невзирая на обстоятельства, мгновенно извлекут отовсюду.
'Который, несомненно, заслуживает скорейшего избавления от бремени бытия...'
С деловых переговоров. Из-за карточного стола. Из женских объятий...
'Я только решусь попросить вас авансом об одном большом одолжении. Пусть, если угодно, это составит весь мой гонорар за работу. Как я слышал, в ваших благословенных Богом краях добывают Balsamum peruvi-апит, он же Balsamum indicum nigrum, он же Opobalsamum liquidum*. Дело в том, что мой близкий друг получил сегодня ожоги, которые врачи считают смертельными. Я очень хочу спасти этого человека. Скунс'. Компьютер стиснул письмо до невидимой плотности, снабдил его маскирующей оболочкой и за долю секунды выстрелил в сеть.
* Перуанский бальзам, дорогостоящее и очень сильное натуральное средство для заживления ран, в особенности тяжёлых ожогов. Его получают из коры некоторых деревьев, растущих в Южной Америке, и
