диете...

- Катюша, присоединяйтесь, - обрадовались они, увидев, что это не медсестра и, значит, разноса можно не опасаться.

Она лишь мотнула головой - голосу в данный момент никакого доверия не было. Легла, натянула на голову одеяло и вцепилась зубами в подушку...

Единственное, что нравилось Кате в 'Костюшке', - это вид с верхнего этажа. Почти прямо за больницей начиналась промзона - разный авторемонт, автобусный парк, оптовый рынок и теплицы фирмы 'Лето', - а дальше простирался аэропорт, и можно было смотреть, как взлетают и садятся самолёты. Всего красивее становилось вечером, когда зажигались прожектора, а стеклянные башни, все пять, наполняло таинственное свечение. Сегодня день был ужасающе тёмный и мрачный, но Катя всё равно пришла посмотреть. Пришла в самый последний раз. Завтра её должны были выписать.

Пузатый лайнер словно бы нехотя оторвался от бетонной полосы и почти сразу воткнулся в низкие войлочные облака - с высокого этажа было ещё заметнее, что они начинались совсем рядом с землёй. Астрономический полдень наступал в час дня. Иная летняя полночь бывала светлей.

Катя проводила глазами самолёт, и на поясе у неё ожил сотовый телефон. Она поднесла трубочку к уху:

- Да?

- Катя!.. - Наташин голос был полон отчётливых слез.- Катя, ты извини, я не знаю... я решила, что надо... мне Толя...

В 'Эгиде' явно произошло нечто из ряда вон выходящее. Катя похолодела и резким жестяным голосом приказала:

- Отставить! Говори толком!..

- Там автобус, заложников захватили...- Наташа крепилась изо всех сил, но всё равно всхлипывала. - Александр Иванович вместо них пошёл... А потом стрелять начали, и автобус сгорел...

- Где? - только и спросила Катя, чувствуя, как отодвигаются в пустоту больничные стены. Она имела в виду - автобус и труп, но Наташа ответила:

- Будапештская, три... в ожоговом центре...

Дальше Катя слушать не стала, да Наташа больше ничего и не смогла бы ей сообщить. Катя выключила телефон и помчалась по лестнице вниз, одолевая один марш в два сумасшедших прыжка. Больным, даже близким к выписке, по лечебному заведению так носиться не полагается, но это не имело значения. Отправляясь в 'Костюшку', Катя уличных вещей с собой не взяла: сюда её привезли на машине и обратно собирались увезти так же. Это тоже не имело значения. У неё всего барахла с собой было - зубная щётка, полотенце да чистые трусики,- и она не озаботилась заскочить за ними в палату. Как была в 'пляжных' тапочках и спортивном костюме, так и вылетела наружу. Голова работала на удивление чётко и ясно.

Наташа сидела в запертой 'Эгиде' совершенно одна, если не считать псов. 'Не считать', впрочем, было бы затруднительно. Филя и Степашка дружно забрались на второй этаж, чего обычно не делали, но пользоваться безнаказанностью и бродить по коридору не захотели. Уселись против Наташи и стали смотреть. Двумя парами разумных вопрошающих глаз. Наташа не вдавалась в подробности дрессировки, но много раз слышала, что свирепых служебных собак нельзя гладить и баловать - от этого у них, мол, снижается злобность. Больше всего ей сейчас хотелось сесть между овчарками на пол, сгрести обоих злобных-свирепых-зубастых в охапку и ощутить их тепло.

А ещё перед ней светился дисплей и стоял телефон, да не просто телефон, а большой сложный агрегат со множеством функций, и это в квадрате и в кубе означало, что она не одна. И даже способна кое-что предпринять. Наташа отчаянно высморкалась и стала звонить в 'Василёк'. Она не могла бы назвать конкретную причину, заставившую её так поступить. Не считать же причиной общее ощущение, что Меньшов и 'Эгида' были связаны гораздо плотнее и крепче, чем о том вслух говорилось...

Антона Андреевича не оказалось на месте, и она разыскала его, как и Катю, по трубке. Он куда-то ехал на своём 'БМВ' - было слышно, как ворчал двигатель. Меньшов воспринял новость по обыкновению без эмоций, даже вежливо поблагодарил Наташу за сообщение, и она запоздало подумала, что, может быть, ошиблась и зря позвонила ему.

Положив трубку, она всё-таки не выдержала и уткнулась лбом в край стола рядом с клавиатурой. Там, наверное, уже все для Александра Ивановича кровь сдали, а она - здесь...

Она не подозревала о том, что минуту назад замкнула цепочку, которая в итоге должна была спасти Саше жизнь. Наверное, эта цепочка так или иначе замкнулась бы и без неё, но повезло именно ей.

...Её щеки коснулось сперва тёплое дыхание, потом - длинный влажный язык. Наташа открыла глаза. Злобный-свирепый Степашка стоял рядом с ней и неумело пытался утешить, а грозный-клыкастый Филя, опершись лапами, заглядывал через стол: получается ли у напарника, не надо ли чем помочь?.. Наташа съехала на пол и крепко обняла обоих страшилищ. Здоровенные псы сами прижимались к ней, облизывали её лицо и тихо поскуливали.

Женщина, которую Каролина доверчиво называла тётей, на самом деле никакой тётей ей не являлась. Ветви семьи разошлись ещё при царе, когда старший из братьев Свиридовых выиграл в лотерею домик с яблоневым садом и небольшим участком земли. Несколько лет домик гостеприимно вмещал всю родню и в особенности детей, которых привозили из Питера на необычайно вкусные яблоки. Потом сменилась власть и по-новому расставила приоритеты. Домик отобрали, его владельца (работавшего на Путиловском) объявили чуть ли не помещиком, и младшие братья, до тех пор очень завидовавшие старшему, на всякий случай перестали с ним знаться.

Несколько десятилетий спустя, годы этак в семидесятые, когда революционные страсти начали покрываться сказочным флёром и отходить в область детской литературы, были предприняты некоторые попытки к воссоединению. Однако дальше протокольных визитов вежливости дело не двинулось. Родственное чувство было слишком давно и слишком прочно утрачено.

Квартирные окна светились, но хозяйка дома довольно долго не подходила к двери.

- Кто?.. - не торопясь открывать, наконец спросила она.

- Тётя Жанна, это я, - подалась вперёд Каролина. Женщина неторопливо сняла цепочку, потом отперла замок. Она была облачена в длинный, почти до пяток, тёмный халат и отороченные мехом шлёпанцы. Строгая причёска уложена волосок к волоску, в левой руке - зажжённая сигарета.

- Здравствуйте, - сказал Снегирёв.

Жанна Петровна была отчасти похожа на Каролину. Та же тонкая кость, то же внутреннее изящество, которое большинству людей кажется признаком аристократического происхождения. Она с брезгливым любопытством рассматривала пару, стоявшую на темноватой площадке.

- Ну что? Нагулялась?.. - сказала она затем, обращаясь к 'племяннице'. - А это кто, спонсор? В своём кафе подцепила?

- Я... - жалко вздрогнув, начала было Каролина, но Снегирёв взял её сзади за локоть:

- Жанна Петровна, если вы не возражаете, Каролина хотела бы забрать свои вещи...

Насколько ему было известно, эти - громко сказано - вещи представляли собой всего-то спортивную сумочку. С немудрёными одёжками и девичьим бельишком. Плюс несколько книг, подобранных, когда в Кронштадте разгребали развалины.

- Так грех возражать, - усмехнулась Жанна Петровна и отступила в прихожую. - Забирайте, пожалуйста. Мне чужого не надо.

За её спиной виден был маленький коридор и часть комнаты. По стенам книжные шкафы с полными собраниями Достоевского и Толстого (хозяйка была заслуженной учительницей и преподавала в школе русскую литературу с её радениями о душе). Кактусы на подоконнике. Никелированные бомбошки большой старой кровати... В стёклах шкафов отражался экран телевизора, передававшего интеллектуальную игру 'Что? Где? Когда?'. Каролина в комнате у 'тётки' практически не бывала: та прожила почти всю жизнь одна и уединением своим дорожила до крайности. Родственница-квартирантка обитала на кухне, на раскладушке, и к семи утра, когда Жанна Петровна выходила варить себе кофе, раскладушка должна была быть сложена, бельё - брано в кладовку, а кухня провоетрена...

Каролина расстегнула сапожки и пошла дальше в одних чулках. Снегирёв ограничился тем, что вытер ноги о половичок. Жанна Петровна лишь хмыкнула у него за спиной. Для того, чтобы сделать ему замечание, она была слишком интеллигентна.

- В кухне на видном месте красовалась большая, со вкусом подобранная коллекция расписных ложек.