скажете, так и поступлю. И никому больше не буду показывать повесть, если вам она не поправится.

- Зачем же так категорично, - улыбнулся Батурин. - За комплимент спасибо. Но вообще, как мне ваш визит расценивать? Это стремительная атака без захода.

Как она там у вас именуется?

- Лобовая, - улыбнулся Демин.

- Однако я уже ушел от вашей атаки, - развеселился редактор. - В шесть вечера я уезжаю на три дня в Москву. Твою рукопись прочтет мой заместитель Сергей Федорович Оленин, а затем уже я.

- Когда же мне прийти за ответом?

- Ровно через месяц. А ты что же хотел? - вздохнул Батурин, показывая на стеллажи, забитые тонкими и толстыми папками. - Видишь, сколько их тут.

А я не знаю, в какой папке талант, а в какой - сплошная графомания. Но все это сработано людьми, и люди ждут.

- Но ведь об авиации надо в первую очередь, - настаивал Демин.

У Батурина глаза наполнились смешинками.

- Ну вот что, летчик, ты, я вижу, уже на таран пошел. Ладно, считай, что твоя взяла. Приходи через две недели за ответом.

* * *

Демин лежал на тахте, подложив под затылок сцеплепные ладони, и перебирал в памяти события последних дней, вслушиваясь в шум городской улицы за окном и веселую неразбериху трамвайных перезвояов. Нет, эти события явно не радовали. Неудачи и неприятности словно выстроились в длийпую очередь, которой не видно было конца. До пенсии ещё четыре дня, а в доме хоть шаром покати, даже заварка для чая и та подошла к концу.

Хоть бы боцман Кирка поскорее вернулся из плавания, все-таки пробежала меж ними какая-то добрая искра. Боцман обещал взять Николая на авральную разгрузку.

Сегодня утром Демин был у Заремы. Ей немного теперь лучше. Зара встретила его в саду, залитом майским солнцем, и они тотчас же убежали в далекую тенистую аллейку, чтобы досыта нацеловаться. Волосы она на этот раз в косу не заплела. Полураспущенные, сзади они были перехвачены голубой лептой.

- Тебе так нравится? - спросила она.

- Еще не знаю.

- А ты привыкни. Скоро я их вообще обрежу. Сейчас не модно, а студентке университета надо шагать в ногу со временем. Как ты живешь? Осунулся, побледнел.

Бедненький, - протянула Зарема, - тебе одному гадко?

- Гадко.

- Подожди ещё десять деньков. Меня выпишут.

- Тебе надо хорошо питаться, - задумчиво промолвил он, - и ещё доктор считает, что не худо бы раздобыть путевку в санаторий.

- Излишняя роскошь, - вздохнула Зарема, - обойдемся.

- Нет, я попробую, - загорелся вдруг Демин, - и как же я об этом раньше не подумал? Путевку достать можно через военкомат. Ведь там наш славный полковник Деньдобрый.

- Верно, - оживилась и Зарема.

- Так я туда прямо сейчас и направлюсь, - заулыбался Демин.

Но в военкомате его ожидало сильное огорчение. Очутившись у знакомого особняка, он быстро поднялся наверх по широкой лестнице. В приемной толпились отставники. Демин несколько удивился, увидев за столом уже другого лейтенанта, а не знакомого ему однорукого партизана, но большого значения этому не придал.

- Товарищ лейтенант, - крикнул Демин через головы присутствующих, можно на прием к полковнику Деньдоброму записаться?

- К полковнику Деньдоброму? - как-то странно переспросил дежурный и удивленно посмотрел на Демина. - Да разве вы ничего не знаете?

- Нет. Ничего, - простодушно ответил Демин.

- Полковник Деньдобрый уже как два месяца назад скончался от инфаркта.

Демин побрел из военкомата домой медленной, разбитой походкой. 'Вот и ещё одного доброго человека скосила проклятая смерть!' А наутро ещё одна тяжелая весть: у Зары снова тридцать девять с лишним, и она слегла. Хирург, к которому теперь, как к родному брату, привязался Демин, ничего не скрывал:

- Дело значительно хуже, чем я предполагал, милый мой летчик, хотя и но по моей уже части. С хирургией все в порядке. Но у Заремы затемнение в легком. Правда, небольшой очажок, но он прогрессирует. Вы понимаете, что это означает? Надо снова повторить пенициллиповую блокаду. А потом усиленное питание. И солнце.

Горячее солнце. Лучше - Южный берег Крыма.

'И черт меня дернул перепечатывать Ленькину тетрадь, - ругал себя Николай. - Это только по наивности можно было подумать, что она пригодится кому-нибудь. Если Зарке снова нужен пенициллин, спущу на барахолке часы и реглан. Все-таки это что-то даст на первое время'.

Демин вздохнул, встал с потертого дивана и нехотя сел за стол. Ничего не поделаешь, надо было готовить к зачету перевод из 'Саги о Форсайтах'. Он придвинул к себе словарь.

В открытое окно вызывающе лезло бездонное майское небо. Где-то далеко проплыл невидимый самолет, оставив после себя широкий, разлапистый след. Во дворе мальчишки громко колотили деревянного 'чижика', загоняя его в четырехугольник, нарисованный на влажной земле. До Демина не сразу дошли их звонкие голоса.

'Тетенька, мы тут не знаем никакого Демина, честное, слово, не знаем. А что?' - 'Да подожди ты, Володька, может, это новые жильцы, те, что с отдельным входом комнату имеют. А?' - 'Это у которых тетепька Зарема?' Демин отбросил словарь и выскочил во двор. Увидев молоденькую почтальоншу, быстро спросил:

- Это вы, что ли, Демина тут ищете?

- Ну, предположим.

- - Так я и есть Демин.

- Вам телеграмма-'молнпя'.

Демин взял телеграмму и быстро вернулся домой, разорвал синюю склейку. Всего пять слов: 'Немедленно приезжайте редакцию 'Восхода'. Батурин'. Демин торопливо натянул на себя гимнастерку, застегивая пуговицы негнущимися пальцами, а мысль лихорадочно работала:

'Если бы отвергли, телеграммой-'молпией' нэ вызывали бы! Значит, что-то получается. Милая Зарка, если бы встал из гроба хозяпн черной клеенчатой тетради, Леня Пчелинцев, и узнал, в каком ты тяжелом состоянии, он бы без всякой жалости отдал свое детище. Мы её оба любим, - оправдывал себя Демин, - и если бы Лепя был на моем месте, он поступил бы точно так же, как и я. Неважно сейчас, за чьей подписью будет фигурировать это повествование. Какой толк, что я уберу свою фамилию, а поставлю его? За это никто не прибавит и рубля. Только расспросы ненужные пойдут, что, как, откуда, почему. А сейчас конечный результат важен - спасти Зару, поставить её на ноги, уберечь от этого проклятого затемнения в легком. Вот почему я не дрогнул, поставив на повести свою фамилию. Как только все наладится, я её сниму. Подумаешь, книгу примут к печати под моей фамилией, а в самый последний час я поставлю на ней имя истинного автора, своего лучшего друга Лени Пчелинцева'. Так рассуждал капитан запаса Николай Демин, стоя на тамбурной площадке трамвайного прицепа. И ему казалось, что все это оправдано стечением обстоятельств, что в эти часы по-иному поступить он не может. Тяжелую дверь у редакционного подъезда он рванул с такой силой, что она застонала. Секретарша Оленька, сидевшая в приемной за своим столиком, уже не была такой, как прежде, равнодушно-неприступной. Едва Демин появился, как весело вспорхнула навстречу, с кокетливой улыбочкой воскликнула:

- Ох, Николай Прокофьевич, так и перепугать можно!

Он сразу отметил эту кокетливость.

- А я добрый. Я в своей жизни ещё никого не напугал, Оленька.

Хитрая и опытная секретарша Оля уловила в словах его фамильярность, но смирилась с ней, пропустила мимо ушей как должное.

- Николай Прокофьевич, - заговорила она голосом доброй волшебницы, - а я тоже успела свой нос в