- Я же бывший летчик, - покорно пояснил Демин, - а у нас все по минутам.

- Виноват, - смущенно кашлянул боцман Кирка.

Три дня работал Николай на погрузке. Болела с непривычки спина, ломило раненую ногу, когда приходилось носить тяжелые тюки. Но боцман Кирка оказался человеком доброго сердца и твердого слова: он не подвел. За трое суток Демин заработал пятьсот рублей.

Сотню из них он, как было принято, прогулял с боцманом и его дружками, зато четыреста остались целехоньки. На двести он накупил сладостей, консервов и фруктов и явился в больницу. Зарема уже поднималась с койки, она только руками всплеснула.

- Уй, что ты наделал?!

- Гостинцев принес, - дурашливо осклабился Демин.

- А деньги где взял?

- Господь дал, - - отшутился Николай.

Но Зарема все поняла и строго сказала:

- А ну покажи-ка руки.

Демин неохотно протянул ей ладони, покрытые волдырями.

- Уй, дубинушка ты моя, - горько вздохнула Зарема. - Я так и знала, что этим кончится. Учиться надо, а ты...

- Да я за тебя в ассенизаторы готов пойти, - взорвался Демин. - А тебе все не так. Я же студент какой?

Вечерний. А днем коллективом надо рабочим обзавестись. Вот и сделал попытку. Сама же говорила, что без коллектива нельзя.

- Глупый ты, - вздохнула Зарема, - давай ещё раз свои руки, - и все до одного перецеловала белые вздувшиеся мозоли. У Демина навернулась непрошеная слеза.

- Уй, как нехорошо, товарищ командир, - засмеялась Зарема, - зениткам в лицо смотрел - не плакал, от 'мессеров' уходил - не плакал, а перед Заромой, перед какой-то девчонкой-неудачницей плачешь.

- Я больше не буду, ты проста, - улыбнулся Николай, - только и мне уже надоело быть железным. Война-то ведь кончилась.

Прошло несколько дней, а заработанные с такими усилиями деньги уже подходили к концу. Деньги исчезали гораздо быстрее, чем заживали волдыри на руках.

Боцман Кирка с грузом уплыл в Австралию, и вместе с ним уплыли надежды на новый заработок. По ночам Демин беспокойно ворочался с боку на бок, думая о том, как жить дальше.

И вдруг он вспомнил про черную клеенчатую тетрадь.

Он вспомнил про неё ночью, когда сон упорно не шел к нему. 'Черт побери, - со слабой надеждой подумал Демин, - а если закончить Ленины записи, связать концы с концами и кому-нибудь показать. Вдруг их возьмут, как сырой материал. Ведь есть же там какой-то, как его называют, литературный гонорар. У Леньки отлично описаны воздушные бои. Может, кто из настоящих писателей положит их в основу повести или романа. А может, попросту их напечатают, как свидетельство фронтовика. Я тогда половину этого гонорара себе, а вторую отошлю в Рожновку на Волге, его матери. Только надо все это закончить'.

Демин зажег свет, достал пухлую тетрадь и перечитал в ней последние страницы. Перед его глазами заново встала картина последних дней войны, предсказанная Леней. Черный Берлин, на который взяли курс эскадрильи горбатых штурмовиков, добрая улыбка черноглазой Фатьмы, напоминавшей его Зарему. Николай нащупал босыми ногами тапочки и сел за небольшой стол. Трудно сказать, почему так легко бежало перо по бумаге. Вероятно, потому, что Демин писал о Фатьме, а видел перед собой Зару, только Зару. Он придумал конец этой повести самый, как ему показалось, неожиданный.

Штурмовой полк стоит в окрестностях Берлина. ИЛы совершили последний налет на Александерплац, парк Тиргартен, имперскую канцелярию. Советские танки у стен рейхстага. А вот и красные знамена. Несколько красных знамен взмывают над обугленными стенами гитлеровской цитадели. А над главным куполом одно - самое историческое! Колонна за колонной едут к центру Берлина автомашины с советскими воинами, и каждый мечтает оставить свой автограф на стене рейхстага.

А Фатьма? Разве у неё нет на это права? Разве она не шла на Берлин кровавой дорогой войны? Разве не расстреливала почти в упор с высоты бреющего полета фашистские мотоколонны? Вот и она острым кортиком режет фасад рейхстага: 'Здесь 10 мая года 1945 побывала Фатьма Амиранова'. Командир говорит: 'Ребята, вам два часа свободного времени на обозрение поверженного Берлина. Машина будет ждать здесь'.

Отбившись от однополчан, идет Фатьма по широкой, далекой от центра улице. Задумавшись, не сразу обращает внимание на отчаянные крики мужчин и женщин.

И вдруг видит: яркими всполохами пылает на углу пятиэтажный дом. У цокольного этажа охает и ахает толпа перепуганных немцев. К Фатьме бросается изможденная молодая немка.

- О руссише фрау! Дорт майне медхен. Майне либе медхен Рената. Рената капут!

- Зачем капут? - возмущается Фатьма и сбрасывает с себя солдатский ремень, на котором болтается пистолет ТТ. Затем снимает с себя и шинель.

- О руссише фрау! - восклицает толпа. Фатьма бросается в горящий дом и выкатывает оттуда коляску с плачущей девочкой. А сама уже не успевает отскочить.

С треском рушится горящая кровля.

...Вот и кончилась повесть, за которую он, капитан Демин, никак не мог столько времени сесть. Вот и выполнил он обещание, данное фронтовому другу Лене Пчелинцеву. В окна лезет апрельский рассвет, а Демин все думает и думает, почему же так быстро написал он последние страницы этой повести. Слеза набегает на ресницы, и за побелевшим окном двоятся молочно-тонкие тополиные стволы. Легко и грустно на душе. Николай повалился на диван и безмятежно проспал несколько часов подряд.

Утром он пошел искать машинистку. Про себя он решил, что рукопись обязательно надо перепечатать, иначе кто же её станет читать. Ее просто выбросят в корзину. Он запомнил дом в центре города, у входа в который висела квадратная вывеска: 'Перепечатка на машинке'. На пятом этаже ему открыла дверь какая-то заспанная фигура и недовольным голосом пояснила:

- Машинистка - последняя дверь налево.

Демин прошел по нескончаемому коридору сквозь чад примусов и керогазов. Oнl был в штатском и нарочно без орденов. 'С орденами явишься больше сдерут', - рассудил он. На стук вышла старенькая женщина в седых буклях, в наброшенной на плечи серой шаля, длинном старомодном платье и мягких домашних туфлях о облезлым мехом.

- Проходите, - сказала она равнодушно.

В маленькой комнатке, заставленной книжными полками, двумя аквариумами и маленьким столиком, женщина взяла в руки тетрадь и ахнула, увидев, что страницы её исписаны с обеих сторон.

- Здесь больше четырехсот, - определила она. - Я беру рубль за страницу. Триста целковых давайте сразу, остальные потом. Без задатка не возьму.

Демина прошиб холодный пот - он и подумать не мог, что это так дорого.

- Но у меня с собою только сто, - растерялся он.

- Давайте сто, - равнодушно согласилась седенькая женщина, - через пять дней принесете остаток... Через пять дней работа будет готова.

- Можно и утром прийти? - усомнился Демин.

- Хоть на заре, - последовал ответ.

Он взял в сберкассе ещё сто девяносто девять рублей и с ужасом подумал о том, что ему придется просить машинистку подождать с остальными деньгами. 'Часы предложу в залог, - решил Николай, вспомнив неприступно-холодное лицо старушки. Он пришел к ней не на заре, но довольно рано. Только что пробило восемь. Комкая в кармане синюю сторублевку и три красных тридцатки, Демин потоптался у порога, прежде чем постучать. Старушка распахнула дверь моментально, и он удивился перемене, происшедшей с нею.

- Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Смелее вторгайтесь в мою каморку. Между прочим, меня зовут Фаина Израилевна. Может, выпьете со мною стаканчик чаю? С лиманом, между прочим. И булка с маслом найдется.

'Вероятно, она меня с кем-то путает, - подумал Демин, но, увидев на столе толстую стопку белых листов