(120 часов до)

- Где это я? - проговорил он медленно, запинаясь, словно способность воспринимать и оценивать окружающий мир только что возвратилась к нему. Вроде бы только что выходил на улицу...

- Верно, не в ту сторону повернул, - сказал третьим голосом один из находившихся тут технетов: крупный, вроде пресловутого Кузы, с тяжелыми чертами лица, или, по-здешнему, верхней панели, на которой поблескивали маленькие острые глазки. Одет он был - как и остальные, впрочем, - в длинную, до щиколоток, серую просторную рубаху, был босоног, длинные, в рыжеватых волосках руки далеко торчали из куцых рукавов. - Не туда, собрат, не туда! - И он громко захохотал, открыв длинные желтые зубы и темно- красные десны.

- Ты, собрат, попал в ремонт, - доброжелательно проговорил голосом первого из собеседников другой технет, фигурой помельче, с большей, как принято говорить у технетов, степенью износа; люди сказали бы - годами постарше, но тут человеческие представления о возрасте вряд ли были применимы. На голове его почти уже не оставалось волос и, кажется, был недочет и зубов. - В первый раз, что ли, ремонтируешься?

- Откуда же мне знать? - ответил Милов так, как и надо было.

- Ну да, верно, - сказал первый. - Значит, технет. А я, признаюсь, подумал было, что ты-да не человек ли. Пока ты лежал вырубленным, панель у тебя очень уж выразительно дрыгалась.

- Разлад, - сказал третий. - Ничего, наладят. Нигде в мире нет такого ремонта, как у нас. - И он обвел взглядом остальных, словно ожидая возражений, но никто не стал спорить.

- А жаль, - молвил молчавший до сих пор второй. - Жаль, что ты не человек. Поговорили бы. С людьми теперь можно беседовать. Раньше было нельзя, но мы и сами не хотели, очень уж натерпелись от людей; так всегда говорили и говорят, что мы от них натерпелись ого-го сколько всякого зла; сам я не знаю - какого зла, но так уж говорят. А теперь говорить с ними разрешают, да и у нас самих интерес возник. Многое меняется в жизни. Только мы этого не помним. Тебе приходилось с людьми встречаться?

Милов хотел было покачать головой, но вовремя подумал, что у технетов это, может быть, и не принято: раз можно сказать, зачем же тратить энергию еще и на движения? И он ответил:

- Скорее всего, нет. Где же я мог бы с ними встречаться? Да и зачем? В моем смысле такого не заключалось.

- Ну, мало ли, - сказал второй. - Я вот помню. Это у меня неисправность такая: помню все, что было. Бывает, и в городе оказываются люди. Бегут с Базы. Наверное, тянет их к высшим существам. К нам то есть. Но туг их быстро выявляют. Раз-два.

- А вообще-то известно, что люди во всем мире нас ненавидят, вставил третий.

- Не все люди, - поправил первый. - Правительства. Рядовые люди за нас. Потому что мы во главе прогресса и развития. И они знают, что при нашей структуре люди могут жить и ничего не делать. А этого все люди хотят. Мечтают. Люди ленивы. Мы, технеты, без работы не можем. А они - сколько угодно.

- Да мы тоже не отказались бы, - сказал третий и снова захохотал. Только мы не для такого созданы. Не для лени. И если кто разлаживается по этой линии, то ему солоно приходится. Но люди нас ненавидят, это верно. И не могут спать спокойно, пока не узнают нашего секрета. Только они не узнают.

- Понятное дело, не узнают, - сказал Милов, чтобы участвовать в разговоре и не выделяться при этом. - Мозгов у них не хватит, чтобы такую хитрую вещь узнать.

- Глуп ты, собрат, - снисходительно возразил третий. - Разве же в этом секрет? Это просто технология, только и всего. А настоящий секрет в другом. Но это уже дело политическое. А вся политика на три четверти состоит из военного дела. Мы в Зонте Страны это твердо знаем. А секрет заключается в том: когда будет дана команда техне... технезировать мир. Дня и часа никто не знает. Но приказ будет, это уж как аш два о.

- Технецизировать, - поправил первый.

- В общем, чтобы во всем мире были технеты.

Мы ведь когда-то весь этот мир населяли, от океана до океана. Это потом уже нас оттеснили', потому что взялось откуда-то множество людей. Вот тебе и вся великая тайна: когда будет дан приказ подниматься и расселяться по старым нашим местам. В какой день. Но этого люди никогда не узнают. Пока мы не начнем. А тогда поздно будет.

- Да и мы до тех пор не узнаем, - сказал второй.

- Я вот и не хочу знать, - сказал первый.

- И я не хочу, - присоединился Милов.

- А хоть бы и хотели: не положено, - успокоил их третий. - А не положено - значит, и не будет. Много есть вещей, которые не положены. Вот например, доставили тебя в ремонт - сиди и жди команды. Ты, может, и хотел бы встать и уйти по своим делам, да вот не положено - и дело с концом.

- Хотел бы, да не уйдешь, - сказал Милов уверенно. - Не так все задумано, чтобы кто-то взял и ушел.

- Это кто не знает, - сказал второй. - Уйти-то как раз просто. Но если после этого тебя еще раз остановят, то путь один: на списание и на протоплазму. А кому же охота на протоплазму раньше времени? Правда тебе, собрат, и так уж немного осталось, - повернулся он к Милову. - Износ у тебя, судя по виду, уже серьезный. Хотя и не безнадежный. Да все равно, начальство - оно точно знает, когда кончится твой ресурс.

'Дурак, - подумал Милов. - Нашел веселую тему для разговора. Хотя, видно, так у них принято. Не люди ведь, так что о простой деликатности и представления не имеют...'

- Начальство знает, - откликнулся он вслух.

- Да что уж, - вмешался первый, - до начальства, может, и вообще дело не дойдет. Скорее, тебя и ремонтировать-то не станут. Стоит ли заниматься ремонтом, если у тебя ресурса осталось - всего ничего? Могут и сразу списать. Я бы вот тебя сразу списал, и самому тебе было бы спокойнее. А то они с тобой, видно, серьезный разговор затеяли, встряску-то тебе дали, как новенькому, - видели мы, как тебя приволокли...

- А ты зачем мне это говоришь? - сказал Милов с досадой. - Ты же меня на что подбиваешь? Не знаешь? Так я тебе скажу: ты меня, честного собрата, подбиваешь на то, чтобы я вот прямо сейчас встал и пошел. - Он повернул лицо к двери, единственной в этом тесноватом и без окон помещении, где всей мебели было - четыре деревянных топчана без намека на какую-нибудь подстилку. - Потому что, мол, раз все равно на протоплазму, то терять нечего, беги знай... Как же это у тебя возникают такие мысли, собрат?

- Встанешь и пойдешь, - усмехнулся второй, - да только не дальше этой вот двери. Чуть отворишь ее - подкатится к тебе один, выдаст верхним манипулятором по твоей панели, и опять будешь полдня приходить в себя.

- Ты же сам сказал, собрат, что уйти - просто.

- Я сказал: для того просто, кто знает. А не знаешь - и сиди.

- Все равно ведь иначе, как через дверь, не уйти.

- И через дверь можно уйти по-разному. Тебя как кличут?

- Эпсилон, - сказал Милов, вызвав в памяти названия серий, усвоенные еще перед полетом.

- Да нет, я кличку спрашиваю. Эпсилон - серия, вас, может, сто тысяч существует, а может - миллион. Ты вообще откуда взялся?

- Из ниоткуда. Тебе-то что? Ну, скажем, из леса...

- А, лесник... Ну, тогда ясно, вы же там дикари, живете на деревьях, грибы жрете. Здесь кличку каждый себе придумывает сам - так у нас тут, в городе, повелось. Вот я, например, - Плям, этот вот зонтик - Болт, а он Сока. Надо же и тебя как-то прозвать, иначе неудобно. Чука - годится?

- Пускай Чука, - согласился Милов.

- Так вот, Чука, сейчас ты если даже и выйдешь из двери и если даже потом доберешься до выхода - а дальше что? В этом-то чехле? - Плям двумя пальцами приподнял подол рубахи. - Ты и ступить не успеешь, как тебя возвратят на место, обездвижив - и тогда уже пойдут строгости. Нет, это не так делается. Но ведь мы сейчас где? Мы - в точке направления. Тут только решают, кому какой ремонт нужен. А сам ремонт - в других местах. Вот когда решат, тогда тебя опять переоденут в нормальное, посадят там внизу в отстойник и будешь ждать, пока не соберется команда туда же, куда и ты. Может, день прокантуешься, а может, и все