'челнока'.

- Это как же у вас нет машины? - первое, что он спросил.

Потом он спросил: 'Это как же у вас нет своего таксиста?' и '...как же нет маленькой квартиры под склад?'.

Ольга засмеялась и сказала, что всегда так жила, так живет и собирается жить дальше.

- Вы много на этом теряете, - сказал Гриша.

Он очень долго был в ванной, так долго, что вызвал у Ольги возмущение, хорошо, что хоть издавал звуки бурной жизнедеятельности в воде, иначе пришлось бы стучать - мало ли что?

Вышел он в кулибинском халате, хотя никто ему этого не позволял.

- Я надел, - как о решенном сказал Гриша, идя прямо к столу, как будто мог быть другой путь. Он жадно стал есть курицу, которую Ольга уже три раза разогревала.

В общем, надо было уйти, чтоб не раздражаться громкостью поглощения пищи и легким постаныванием от высасывания косточек. Ольга предусмотрительно положила на стол нормальные матерчатые салфетки и была потрясена, когда Гриша сладострастно обтер масленые пальцы прямо о халат.

- Салфетка же! - закричала она.

- Спасибо, - сказал он. - Уже не надо.

Он засмеялся, видя ее растерянно-гневное лицо.

- Я такой и дома, - сказал он. - Жена стесняется выпускать меня в люди. Такие все мелочи... Женщины вообще существа мелочные... Вы тоже... Но и я хорош... Расслабился... Ванна... Курица... Вы оставьте мне ее на ужин... Потом плесните на нее кипяточком, дайте загореться и ничего больше... Конечно, если еще ложка сметаны... Вот видите! Я уже хочу ужинать... А я еще только обедаю.

- Ну так доедайте, - раздраженно сказала Ольга.

- Но у вас же еще кофе? И вы купили бублики... Дайте мне масла на них, а курица останется на ужин. Я буду ждать ее нетерпеливо.

Ольга поставила масло, кофейник и ушла в спальню. Там она посидела, задерживая выдох по системе Бутейко, чтоб накопить в себе углекислый газ. Выясняется с течением времени, что он там - газ - самый нужный и каким-то боком мы как бы тоже цветы в этой жизни. Она пустила этого гостя к себе только ради Ванды. Значит, надо стерпеть.

Он появился в дверях спальни, довольный, сияющий.

- Квартира у вас ничего... Для одного человека.

И тут только Ольга поняла, что Ванда не в курсе того, что Кулибин вернулся. Последний раз они виделись в Варшаве. Ольга тогда вся была настроена на Париж. Когда же ехала обратно, не хотела даже звонить с вокзала, но в последнюю минуту все-таки набрала номер, и ей повезло: попала на автоответчик. Сказала бодро, что возвращается, что съездила в общем и целом ничего. Но что Варшава не хуже. Больше ничего Ванда об Ольге не знала, поэтому Гришу Неймана она отправила к одинокой женщине. Тогда можно вполне вообразить: Гриша представил себе мужской халат как вещь ничейную. Или всеобщую.

Тут и позвонил Кулибин. Он сказал, что зять попросил его съездить с ним на растаможку.

- Это дело может быть долгим, но ты не волнуйся. Он меня привезет. Мужик появился?

- Очень даже, - ответила Ольга.

- Понял, - засмеялся Кулибин. - Отправь его в Мавзолей или куда еще...

- Так и сделаю, - ответила Ольга.

- Пойдете в город? - спросила она Гришу.

- Да вы что? - закричал он. - Скажете еще - в Мавзолей...

Ольга внимательно посмотрела на гостя. Слышать слова Кулибина он не мог, но 'на волне' они оказались одной.

- А я как раз хотела вас туда отправить. Вдруг захоронят вождя, будете потом жалеть...

- Я в нем был пять раз, - ответил Гриша. - Его что? Переодели в новый костюм? Версаче или Труссарди?

- Теперь уже можно так шутить, - сказала Ольга.

- Так слава же Богу! - ответил Гриша.

Он рассказал о своей жене-казачке, которая не хочет уезжать в Израиль.

- Станичники меня просто прибьют, если что... Хорошие все люди, но за свое держатся ой-ёй-ёй. А их горе - это значит не мое. Сыну уже подарили шашку, форму, дед над ним квохчет, как та дура в перьях. Один у него внук, а остальные девчонки. Я люблю сватов, хоть они в глубине души антисемиты... Но меня пустили... Ничего плохого не скажу... Я у них как еврей при губернаторе. Я ихний Березовский. Ничего, да? Сам я, как и полагается, инженер... Жена учительница музыки. Флейтистка. Один ученик за три года. Казачонку моему, кроме шашки, как понимаете, и попить, и поесть надо, чтоб потом было чем покакать. Вот и мотаюсь. Ванду я знаю давно. Она училась с моей сестрой в Ростовском университете.

- Странно, - сказала Ольга. - Я не знала этого. - Ей даже стало не по себе: никогда Ванда не говорила ей про университет в России. То, что она хорошо знала русский, объясняла тем, что во время войны пришлось спасаться вместе с русской семьей. Но про университет! Ни слова.

'Полячка стеснялась ненужного образования, - думала Ольга. - А инженер вот не стесняется. Чешет все, как есть'.

Вот так, на ровном, можно сказать, месте, возникла у них родственность.

- Сестра моя, - продолжал Гриша, - профессор в Иерусалимском университете. Они там изучают славян-скую литературу. Ванде это - нож в самое сердце. У них когда-то была одна тема, одни интересы. А где Ванда, где сестра?

- Ванда, между прочим, в Варшаве, и с ней все в порядке, - почему-то рассердилась Ольга.

- Да! Да! - ответил Гриша. - Как будто можно высоко вырасти с мечтой про купить-продать. Жена моя училась флейте, а я мечтал использовать шахтерский терриконовый ландшафт для строительства города цветов. Я мечтал оживить мертвые горы. Надо иметь мечту. Иначе не вырастешь вообще.

- Мы на своих мечтах и подорвались, как на мине, - ответила Ольга. Выяснилось элементарное. Хлеб надо зарабатывать трудом. И не трудом во имя некоего блага, которого нет вообще, а именно трудом для хлеба.

- Не унижайте так низко труд! - закричал Гриша. - И для масла тоже!

Они потом смеялись, вспоминая политэкономию, диамат, получалось вспоминали молодость...

Разгорячились, развеселились. Ольга предложила еще выпить кофе, достала бутылку коньяка.

- А сразу пожалели! - закричал Гриша. - Ну что за женщины! Что за женщины! Почему вас обязательно надо заворачивать в слова?

Когда она проходила мимо, неся чашки в мойку, он положил ей руку на живот. Положи он ей руку на талию, на бедро, даже на попу, она просто бы отступила. Но это было так горячо и сразу, что она не заметила, как слегка согнулась, сжалась, будто обнимая в ответ его ладонь.

- Ты классная! - сказал Гриша. - Такое свинство, что ты одна.

Он нес ее на руках, а она объясняла ему, что не одна, что сошлась с мужем, вернее, не так, просто она заболе... Господи! Кому нужны были эти пояснения!

Потом они снова смеялись, мол, вдруг бы пришел Кулибин, который ни на какую растаможку не попал...

- Я до сих пор не знаю, что лучше: что он есть или чтоб его не было, сказала Ольга.

- Нет вопроса, - быстро ответил Гриша. - Хорошо, что есть... Мужчина в доме делает климат.

- Не правило, не правило! - смеялась Ольга. И он снова клал ей руку на живот...

- Ты ходок? - спросила Ольга, разглядывая рыжие и сытые глаза Гриши.

- По-маленькому, - отвечал он. - Только когда меня завоевывают.

- Я тебя завоевывала? - кричала Ольга. - Да я ненавидела тебя. Как ты жрал! Как ты вытирал пальцы! Фу! Вспомнить противно!

- Мы пошли с тобой по самому короткому пути. От ненависти до любви.

- Ты меня ненавидел?!

- Я хитрый жид, - смеялся Гриша. - Я тебя раззадорил.

Он уезжал поздним вечером. Кулибин еще не вернулся. Они долго стояли обнявшись в коридоре.

- Приезжай еще, - просто сказала Ольга. - Я так давно не смеялась.