- Спасибо, пока нет. Ты же дома?
- Я дома, - сказал Эдик, выразительно посмотрев на Ольгу.
В квартире Ольга еще раз попросила пить. Она рассказала, что в Париже ей поплохело, помог Василий, уже дома ей сделали операцию, и она хотела отблагодарить Василия подарком его сыну. Пока говорила, успокаивалась и даже как бы оскорблялась, что ее не за ту приняли.
- Он ничего про вас не говорил, - сказала Люба.
- Он долго был здесь?
- Почти три недели... Пока то да се... Я многое подготовила заранее для отъезда, но какой у нас в этом опыт? То то нужно, то другое.
- Он беспокоился о сыне, - сказала Ольга. - Вы остались одна?
- У меня девочка. От второго брака. Ей пять лет. Она очень скучает без брата. Мы не ожидали, что будет так... Муж настаивает родить еще... Хватит ли сил? Мне уже тридцать семь... А если опять мальчик? Родить и думать, что потом будет армия...
- Перестаньте! - сердито сказала Ольга. - Это уже психиатрия.
- Да. Я понимаю. Это у меня от Васи. Хотя что я говорю? У меня племянника привезли из Чечни без ног. Сестра стала старухой в три дня. Девушка бросила. Приятели не ходят. Стесняются своих живых ног. Жизнь у сестры кончилась. Понимаете? Никому они не нужны...
- Все никому не нужны, - прошептала Ольга.
'А он молотил мне про ее слабое здоровье. Что едва родила сына... А она возьми и роди дочь... И еще родит... Но другому... или третьему? Все друг друга дурят. Все', - думала Ольга.
* * *
Она приехала ко мне. С видеокамерой и в этой несуразной шляпе, сотворенной как бы в насмешку над всей нашей жизнью. Шляпа отваливалась от головы, существуя независимо, в реальности без безногих мальчиков войны, без маленьких девочек, братьев которых спасают каким-то причудливым методом - 'методом карлицы'.
Ольга грубо повесила шляпу на крючок, как какую-нибудь полотняную панаму, бесценную на прополке картофеля. Потом она забыла ее, а я, после ухода обнаружив, долго не знала, куда ее деть. Конечно, я ее примеряла. Идиотка. В домашнем платье, которое когда-то было для работы, а потом долго лежало как ничто, оно вернулось уже на кухню, старорежимное трикотажное платье, купленное в Марьинском универмаге. Хорош был этот мой видок в утратившем все свои ценные свойства платье и сегодняшней шляпе. Я тут же сбросила ее, но потом надевала снова и снова, я их примиряла друг с другом, эти разные куски жизни. И пусть шляпа не моя, она ведь не случайно осталась на моем крючке.
Вчерашний день съели пожиратели времени лонгольеры, пришли и щелкнули зубами. Вполне можно поплакать... Но потом, вытерев слезы, обязательно надо примерить шляпу. Хотя если не можешь - не примеряй. Но главное - не плачь! Вчерашнего дня нет. А завтра не будет сегодняшнего. Крошечное сейчас. Такая почти математически точная и такая не наденешь на голову философия. Возможно, у нее есть имя...
Безвременная, в смысле вечно существующая, фантомная боль страны без ног, без рук и с одной- единственной памятью - памятью боли?
Вот и Ольга. Она отмеряла три недели назад. Она полезла в календарь. Ну да... Это был вторник, когда в Москву прилетел Василий. Интересно, что она тогда делала?
* * *
Она слегка запаршивела в те дни, которые проживала как бы назад. Вот она, к примеру, в пятницу две недели тому. Была целый день дома. Телефонный звонок, к которому она не успела подбежать, так долго звонил. А у нее как раз набухал кофе. Надо было дождаться, когда шапочка пены поднимется над краешком кофейника, чтоб успеть приподнять его над огнем. Ну да... ну да... А телефон все звонил и звонил. А еще был вечер среды. Они с Кулибиным смотрели детектив, и тоже был звонок, Кулибин со словами: 'Надо было отключить', - поднял трубку, но спрашивали кого-то другого, Кулибин со злости так рванул шнур из розетки, что оторвал штепсель. У них два дня телефон работал 'на живульку', к ним было не дозвониться. И еще, и еще... Ольга представляла Василия в телефонной будке, как он стучит по аппарату кулаком. Потом пришла мысль: а где он ночевал? Не у бывшей же жены... Кто у него здесь есть? Она решила, что надо это узнать, и даже собралась ехать к ситцевой женщине, как вдруг поняла всю свою дурь... И то, что она перебирает дни, и то, что воображает телефонные будки... Какая чушь! Ничего не было... Ни-че-го... Он приехал за сыном, и он его забрал, психопат несчастный! Она откупила бы мальчика без проблем за эту же несчастную видеокамеру. Она бы такую нарисовала ему болезнь, что мало не показалось бы, приди любые времена. В России надо уметь жить со всякими временами. Такая мы страна, такой мы народ. Но живем же, все по- своему, но и все вместе. И ничего нам не страшно, потому что самое страшное мы заранее переживаем в голове, там у нас такие ужасы! Зато когда приходят настоящие, ты уже их не боишься. Тебе в твоем внутреннем кино и не такое показывали.
Короче, никуда Ольга не поехала, а тяжело вздохнула и стала внимательно рассматривать себя в зеркале. Тут-то она и увидела запаршивость, ругнула себя последними словами, почти час лежала с питательной маской на лице... Тихое бессмысленное лежание. Мысли приходят секундные и очень простые.
...вот возьмет и кончится бизнес у Манькиного мужа... И что? Он половину слов ударяет неправильно...
...у Галины Вишневской такими тяжелыми были детство и юность... Кто бы мог подумать... Выглядит на сорок...
...если Кулибин остается, надо бы устроить перестановку... И купить ему наконец пальто. Сколько можно таскать куртки?..
...видеокамеру надо будет отвезти в Польшу... И вообще туда поехать. Хочу в Краков!..
...ей говорили, что после операции может нарушиться менструальный цикл... Ни хрена... Это теперь называют критическими днями... Идиоты...
...говорят, хорошо в Финляндии... Но все дорого... Мартти Ларни, 'Четвертый позвонок'. Думали, сатира...
...Кулибин суетится с 'неграми'. Он считает, что это как комсомольская работа...
Лицо стянуто, особенно это чувствуется у щели рта. Губы пульсировали, они одни жили на лице с маской, которая ничем, капелюшечки не отличалось от посмертной. Только губы продолжали набрякать почти сексуально.
А потом Ольга ударилась во все тяжкие.
Я позвонила ей и напомнила о шляпе.
- Выбрось ее, - сказала она. - Нельзя оставлять у себя следы собственного поражения. Или носи на здоровье. На тебя мое горе не перейдет. Это вот Маньке я бы не отдала.
- Продай ее. Она же дорогущая.
- Вот ты и продай, я к ней даже прикасаться не хочу.
Сейчас в шляпе ходит Оксана Срачица. Она как ее надела, так и забыла снять. С балкона я вижу, как она идет по улице, и шляпа прикрывает их, ее и смуглявого спутника. С балкона это смешно, а при встрече - нет. У Оксаны природное, генетическое чувство красоты. Она победила шляпу каким-то неуловимым изломом ее полей, легкой сбитостью набок, закрученной на ухе косой, такой всегда затылочной, а тут выставленной в пандан шляпе, которая тут же стушевалась перед косой и стала самой собой. Шляпой. Как-то очень к лицу шляпы оказался и Оксанин кавказец. Он всем своим видом восхищался женщиной, с которой шел, и выяснилось, что именно это было главным в истории про шляпу, косу и Оксану.
Глупости я думала, размышляя о времени вчерашнем и завтрашнем. Все не так, и все не то.
Я молю Бога о милости - малости.
Вон идет многодетная Оксана с многодетным чужим мужем. Где-то в Германии ее муж греет бок дебелой немке. И я так страстно хочу, чтобы муж этой немки нашел на этой земле жену и детей Оксаниного кавалера. Только так мы победим тех, кто убивает нас и разделяет. Мы будем создавать неразрывные кольца, несмотря на все проклятые войны, и назло будем носить шляпы, которые нам к лицу во все времена.
А Ольга ударилась во все тяжкие, потому что просто выпала из кольца жизни.
Гриша Нейман
Он возник с подачи Ванды. Позвонила и просила пустить на пару дней хорошего дядьку. Ростовского
