Чака, зябко дрожишь ты в пределах крайнего Юга, а гневноесолнце хохочет в зените.Для тебя — о черная тень среди белого дня — замолкли гобоиворкующих горлиц.Один лишь мой голос, светлый клинок, пронзает твоих семь сердец.
Чака
Белый голос, голос заморских краев! Огонь очей моих изнутриосвещает алмазную ночь.Мне не нужно сияния лживого дня. Грудь моя, словно щит,принимает удары упреков.Предрассветные росы на ветвях тамаринда предвещают явленьесветила на прозрачных моих небесах.Я слушаю полуденное воркованье Ноливы и, ликуя, содрогаюсьдо мозга костей!
Белый голос
Ха-ха-ха! Чака, смеешь ли ты говорить о Ноливе, о твоейнежно-прекрасной невесте,Чье сердце как масло, чьи глаза — лепестки остролистыхкувшинок, чья речь — пенье ручья?Ты убил ее, нежно-прекрасную, и с нею убил свою совесть.
Чака
Э! Зачем говоришь ты про совесть!..Да, я ее убил, когда она пребывала в лазурном краю сновидений.Да, убил бестрепетной дланью.Только вспыхнула узкая сталь в благоуханных заросляхподплечья.
Белый голос
Ага! Ты признался, о Чака! Так признайся тогда, что ради тебяпогибли миллионы мужей и тысячи молочных младенцеви беременных жен.Ты, великий кормилец гиен и стервятников, песнопевецЗагробных долин.Там, где ждали воителя, объявился мясник.И овраги разбухли от крови, и сочатся источники кровью,Одичалые псы воют в мертвых долинах, и в поднебесье кружаткоршуны смерти.О Чака, Зулус, ты страшней, чем чума или жадный пожарсухолесья.
Чака
Да, гогочущий птичник! Да, голодная стая просянок!Да! Сотни блестящих полков, в шелковистых мохнатых зачесах,лоснящихся маслом, подобно надраенной меди.Я секиру занес в этом мертвом лесу, я поджег бесплодные заросли,Словно мудрый хозяин. Этот пепел удобрил осеннюю вспашкуземли.
