ослабевшие телом, Звери с выдранными когтями, обезоруженные солдаты, голые люди. Вот мы, одеревенелые, неуклюжие, как слепые без поводыря. Самые честные умерли: они не сумели протолкнуть себе в горло корку позора. А мы в тенетах, и мы беззащитны перед варварством цивилизованных. Нас истребляют, как редкую дичь. Слава танкам и самолетам! Мы искали опоры, но она осыпалась, как песчаные дюны, Искали командиров, их не было, однополчан — они уже не желали нас знать. И мы уже не узнавали Францию. Мы в ночи взывали о бедствии. Но молчанье нам было ответом. Князья церкви замолкли, Правители провозгласили великодушье гиен: «Разве дело в неграх?! Разве дело в людях?! Пустяки! Когда дело идет о Европе!» Геловар! Твой голос вещает о чести, о борьбе и надежде, ее крылья трепещут в нашей груди. Твой голос обещает нам Республику, где мы воздвигнем Город в свете синего дня, Среди равных народов-братьев! И мы ответствуем: «Мы здесь, Геловар!»

Лагерь военнопленных,

Амьен, 1940

Лагерь. 1940

Перевод Д. Самойлова

Священная роща любви снесена ураганом, Сломаны ветки сирени, увяли запахи ландышей, — И бежали невесты на Острова, открытые ветрам, на южные Реки, Горестный вопль прошелся по влажному краю виноградников и песнопений, — От Восхода к Закату, как по сердцу клинок молнии. Вот огромный поселок из глины и веток, поселок, распятый чумными канавами. Голод и ненависть здесь набухают в оцепененье смертельного лета. Это огромный поселок, намертво схваченный колючим ошейником. Огромный поселок под прицелами четырех настороженных пулеметов. И благородные воины клянчат окурки, И ссорятся с псами из-за объедков, и ссорятся во сне из-за собак и кошек. Но все же только они сохранили простодушие смеха и свободу пламенных душ. Опускается вечер, словно кровавые слезы, освобождая ночь. И не спят эти большие розовые младенцы, охраняя больших русых детей, больших белых детей, Что не находят покоя во сне, ибо грызут их вши плена и блохи заботы. Их баюкают сказки ночного бдения, и печальные голоса сливаются с тропами тишины, Их баюкают колыбельные песни, колыбельные без тамтамов, без ритмичного всплеска черных ладоней: «Это будет завтра, в послеполуденный час — виденье подвигов И скачка солнца в белых саваннах по бесконечным пескам». А ветра как гитары в деревьях, и колючая проволока звучнее, чем струны на арфе, И прислушиваются кровли, и склоняются звезды, улыбаясь бессонными очами, — Там, вверху, там, вверху, сияют их черно-синие лица!.. И нежнеет воздух в поселке из глины и веток, И земля становится живой, как часовые, и дороги зовут их к свободе. Они не уйдут! Не отступятся ни от каторжного труда, ни от радостного долга. Кто же примет на себя позорный труд, если не тот, кто рожден благородным? Кто же будет плясать в воскресенье под тамтамы солдатских котлов? И разве они не свободны свободой судьбы? Священная роща любви снесена ураганом, Сломаны ветки сирени, увяли запахи ландышей, — И бежали невесты на Острова, открытые ветрам, на южные Реки.

Фронтовой концлагерь 230

Вы читаете Поэзия Африки
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату