вагонной двери, и его слова, брошенные из вагона:

— Ну, прощай! Дуй тогда тут, свирепствуй!

И ободряюще улыбнулся.

Он еще что-то крикнул — уже не ему, а Жене, стоявшей у ларька, где когда-то продавали газированную воду. Крикнул сердитое, побагровев и погрозив пальцем. А потом вновь расцвел улыбкой; Женя быстро кивала и чертила пальцами в воздухе что-то понятное только им двоим.

Потом запомнилась Виктору площадка трамвая, ненужная суетня матери, внимательные взгляды людей.

Дома он бросил узелок на кровать и мрачно сказал:

— Отвоевался!

Мать ушла в другую комнату и там снова заплакала.

Виктор лег на кровать вниз лицом и затих. Он слышал, как мать говорила кому-то на кухне:

— Думаете, он сам хлопотал? Нет, Витенька не такой… — И тише: — Вы знаете, он очень огорчен… Все-таки комсомолец, все товарищи ушли…

Виктор сморщил лицо:

— Ах, пропади все пропадом!

Он убеждал себя в том, что он очень огорчен, и ему хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас был около него, разделил с ним это его огорчение. Он уже привык к тому, что на людях говорил и делал не то, что диктовалось непосредственным чувством.

Но, даже оставшись один, Виктор в эту минуту не мог думать о работе на заводе ясно и просто: завод — тот же фронт, и работа в тылу совсем не унизительна. «Нет, — со злым наслаждением уличал он себя, — для тебя завод — спасительное убежище от войны».

…В кухне мирно, по-домашнему зашумел примус. Мать включила радио: послышались бойкие звуки марша…

Виктор встал и разбитой походкой подошел к буфету. По пути взглянул в зеркало: на него смотрело серое, сухое и очень огорченное лицо. Он достал из буфета бутылку, наполнил стакан и медленно выпил. Это была водка.

«Спать! Соснуть часок — и на завод».

Лег, укрылся пиджаком и очень скоро уснул.

Итак, нехитрый солдатский багаж (кружка, котелок, ложка, пара белья, томик стихов) за плечами. Прощальный взгляд на институт — и… даешь фронт!

Книги и чертежи Федор отдал дедушке Петру, сторожу, по совместительству управляющему кипятильником «титан».

— Дедушка, спрячь это подальше, сохрани.

— Да уж будь покоен…

— Ну, прощай, дедок! Встретимся — попьем чайку!

— Дай-то бог…

Дедок проводил его тусклым, неподвижным взглядом. Он плохо видел, дедушка Петр: мир его ограничивался кипятильником да несложной дорожкой к магазину.

Много ребят он проводил, различая их по голосам. «Ну да… тот, с добрым твердым баском, комсомольский начальник».

«Я сам, я сам, дедушка», — сердито ворчал, когда дед брал у него чайник: по утрам «управляющий» стоял на часах у своего «титана» и наполнял студенческие чайники.

«Экий ты, — сердился дед, видя, как студент, открывая кран, обжигается. — Небось не старый режим, можно и услужить».

Теперь дедушка Петр стоял у выхода, прислушивался к удаляющимся шагам:

— Прощай, сынок!

Федор забежал к Ванину. Квартира была на замке. По словам соседей, жена Ванина вчера уехала с эшелоном на восток, а сам Ванин провожал Хмурого на фронт. Федор передал ему привет и быстро зашагал по направлению к заводу. Ему надо было проститься с Семеном.

Федор пересек железнодорожную насыпь и вышел на дорогу, огибающую парк и механический завод.

И вдруг один, другой, третий… десяток паровозных гудков на станции. За парком вспыхнул прожектор, и лучи закачались, ломаясь в низких пепельных облаках.

Федор ускорил шаг. До завода оставалось три километра.

Воздушная тревога.

«Отгонят или не отгонят?» — тревожно подумал он. И, словно спеша ответить его мыслям, далеко, в другой части города, забили зенитки. Разрывов отсюда не было видно, но по звуку моторов Федор догадался, что самолеты шли в обход города и, сопровождая их, возникали по кругу резкие залпы орудий. Вот уже за парком стали видны в небе линии трассирующих пуль и пучки зенитных разрывов. Ближе, ближе… Охнул первый взрыв бомб, за ним второй… Где-то высоко со свистом пролетели осколки.

«Ого, — подумал Федор, — этак голову снесут!» Он стал под дерево, прислушиваясь. Самолетам, видимо, не дали прорваться к городу, они шли над студенческими корпусами.

Федор достал папиросу и вдруг удивился странному свечению рук. Они были в белых трепетных отблесках, и все вокруг тоже — деревья, земля, дома, железнодорожная насыпь — светилось этим неживым, странным светом. Федор выбежал из-за укрытия и остановился.

Над Студенческим городком висели четыре круглых ослепительных шара, заливая все вокруг нестерпимым светом; шары были чуть сплюснуты с боков, с них медленно и тяжело падали вниз огромные белые капли, внизу земля будто дымилась.

Это были химические осветительные ракеты на парашютах. Федор знал, что их применяют при бомбежках.

Неужели они собираются бомбить Студенческий городок? Ракеты осветили профессорский корпус, студенческое общежитие, сад, здание главного корпуса, фигуру Ильича у входа. Самолеты кружили над городком. Уйдут или не уйдут?

Тонкий, неприятный, все нарастающий звук возник в воздухе и лопнул взрывом в студенческом саду. Рваный каскад земли и сучьев поднялся вверх. Потом в одну секунду не стало целого отсека студенческого общежития — красная пыль потянулась над землей.

Федор побежал обратно. Он легко преодолел низину, но, когда выбрался на гору, понял, что ничего не сможет и не успеет. Городок горел. Огонь и дым все застлали, и уже не стало видно студенческого общежития.

Федор стоял, обхватив рукой холодный трамвайный столб. Самолеты одну за другой сбрасывали бомбы. Пламя росло вширь и вверх, и когда ветер разрывал его пелену, была видна фигура Ильича — стремительной рукой он разрезал розовый клубящийся дым. Вот на секунду ветер прижал пламя к земле, и на месте одного из корпусов Федор увидел лишь два столба, оставшихся от лестничных клеток…

«Эй, колбасники, низколобые дегенераты, это вас, бешеных собак, растили фашистские университеты Германии!»

Федор стоял, сжав зубы…

Самолеты улетели. Только слышно было, как трескуче и деловито работал пожар.

Жаркое мстительное чувство поднялось в душе Федора, стало трудно дышать. В эту минуту, кажется, оно ослепило Федора, потому что он не помнил, как повернул назад и пошел вдоль трамвайной линии, спотыкаясь о железные прутья, стягивающие рельсы.

Наверху, у входа в парк, он пришел в себя. Тучи на небе растекались к горизонту, над городом встала холодная луна.

Федор пошел вперед твердым и решительным шагом. Он ясно различал все вокруг. Чувство,