жалко… стало… Вот посмотрю на все; на окно, на стол, на улицу, на вас всех — и не могу… Как подумаешь… Боже мой, неужели серьезно? Вдруг ничего не будет этого… — Она быстрым движением повела рукой вокруг и торопливо, боясь, что не сумеет высказаться, продолжала: — Говорят, Родина… Я не знаю, у меня так: вот как мы учились, работали, отдыхали, бранились иногда, дураки… Как это все было хорошо, как хорошо… все! Боже мой…
Она умолкла, положив руки на колени.
Было тихо и сумеречно. Где-то за стеной журчала вода из незакрытого крана. Все были неподвижны, каждый думал о своем. Федор опять сел верхом на стул, оперся подбородком о спинку. Семен стоял лицом к Наде. Его душил галстук. Надя печально поникла. Аркадий уткнулся в окно, чуть раздвинув портьеру.
— И вот, — тихо продолжала Женя, — вдруг ничего не будет, не будет института, садов, музыки… Ничего! Нашей студенческой комнаты… Аркашка не будет заставлять меня учиться…
— Меня… прорабатывать на собраниях, — сурово сказал Сережка.
И опять все утихли.
И вдруг негромко, медленно поднимая голову, запел Федор:
подхватил Аркадий, загораясь и расправляя плечи, —
взял на лету Ванин.
Песня смелела, укреплялась входившими в нее новыми голосами. Аркадий мягко ходил, помогал песне руками, лицом, улыбкой; девушки смягчали ее чистыми звуками голосов:
Надя вдруг вскочила и выбежала, хлопнув дверью.
— Вот, сами расстраиваете! — воскликнула Женя и закрыла лицо руками.
Никто не оглянулся на нее. Все пели песню.
Сбежав с бетонных ступеней института, Надя пошла тише. Ночной влажный ветерок легко касался разгоряченных щек. Еще звенела в сердце песня, а перед глазами стояли дорогие лица ребят.
Она шла по тротуару осторожно, боясь оступиться; ночь лежала плотная, четко — шляпками белых гвоздей — светились звезды. Где-то за парком темнел город. Раньше отсюда было видно, как поднимались в гору трамваи. Сейчас все темно, только в стороне неярко вспыхивал синий свет.
Надя думала о ребятах. Придется ли еще встретиться в жизни?
И вдруг она остановилась. Она вспомнила о Викторе. Мысль о нем пришла как-то случайно, как случаен был этот синий свет. И это поразило ее. Почему там, в кабинете Ванина, она не чувствовала его отсутствия? Так же как в учении его никогда не было рядом, не было его и здесь.
Надя то останавливалась, раздумывая, то снова продолжала путь.
Его не было на митинге в институте в первый день войны. Она увидела его только к вечеру. Он стоял в коридоре… Один… У огромного фикуса, серый, хмурый, и курил. Увидев ее (они еще не помирились тогда), он быстро подошел и пожал ее руку.
— Надя, — сказал он, — я боялся, что ты уже уехала.
Она стояла молча. Война. Какие там разговоры…
Потом он уехал к матери в город. И вот уже четыре дня она не видела его. Может быть, он уже в армии, а она ничего не знает?
Ей хотелось, чтобы он был уже в армии, чтобы пришел к ней в шинели, в сапогах, веселый. Попросил бы прощения за все и уехал… Она бы думала о нем все время, читала письма с фронта… волновалась, ждала и плакала… Дорогой, дорогой!
Она не заметила, как вышла к железнодорожной насыпи. Остановилась в удивлении. Значит, она прошла и общежитие и сад. Впереди — низкий дубовый лесок. А за ним — семафор, любимое их с Виктором место.
Она вспомнила первый вечер. Они шли от реки. Лунный свет лежал на рельсах… Семафор стоял у леска, и тонко вздрагивала проволока, протянутая у земли.
Виктор придерживал проволоку рукой. Надя перелезала через нее. А потом она побежала. Виктор догнал и поцеловал ее.
Они долго стояли, прислонившись к семафору, смотрели на светящиеся рельсы. Пахло рекой, кувшинками, ночной свежестью.
Они болтали чепуху. Мир был открытым и простым, жизнь обещала радости и удачи…
И вот — война…
Надя повернулась и быстро пошла обратно.
У себя на подушке она увидела записку. Писал Виктор:
«Надя, я был у тебя несколько раз. Если ты еще не уехала и записка попадет к тебе, жди меня в первый выходной. Если уехала (в таком случае ты, конечно, не узнаешь о записке — ну, да все равно), я к тебе приеду в деревню — тоже в выходной.
Я работаю на заводе мастером в цехе.
Будь здорова, при встрече поговорим.
Твой Виктор… Она бесстрастным, чужим взглядом смотрит на эти не взволновавшие ее сейчас слова. Как мастер? Почему мастер? Если его не взяли в армию, он должен был ехать в московский институт, на третий курс.
— Ну и прекрасно! — вдруг с вызовом вслух сказала она, еще не поняв тревожной досады на Виктора, выхватила чемодан из-под койки и быстро начала укладывать вещи.
Ночью попутной машиной Надя уехала к тете, с тем чтобы вернуться через несколько дней в военкомат. А через два дня, помогая колхозу в поле, она простудилась и слегла.
Местный врач определил воспаление легких.
Глава двадцать первая
Семен тоже, вместе с Федором и Аркадием, был на второй день войны в военкомате. Капитан, который принимал их, узнав, что Бойцов не имеет военной подготовки, отправил его обратно.
