быть собственноручно написан Диккенсом? Или нам теперь следует выделить грант для исследований, которые докажут, что в викторианской Британии пользовались шариковыми ручками? Может быть, вы верите и в то, что Диккенс до сих пор жив?

— Думаю, мне следует напомнить правлению, — сказал Клинтон-Лейси, — что на следующую неделю назначена премьера экранизации. Нам придется сделать какое-то заявление.

— Колледж станет всеобщим посмешищем.

— Это уж наверняка, — согласился Трефузис. — Скетчи в 'Недевятичасовых новостях', карикатура Марка Вредоносного.

— Что ж, это ваше отделение, Дональд, — сказал Мензис. — Не могли бы вы, чем просто сидеть и радоваться катастрофе, предложить какое-то решение?

Трефузис загасил сигарету.

— Вообще говоря, именно это я и взял на себя смелость проделать, — сообщил он. — Если никто не против, я прочитаю заявление, которое мы можем, не смущаясь, предложить прессе.

Все сидевшие вокруг стола забормотали, выражая согласие. Трефузис извлек из сумки листок бумаги.

— 'Используя программу лингвистического анализа, — начал читать он, — совместно разработанную отделениями английского языка и вычислительной математики, доктор Тим Андерсон, член совета колледжа Св. Матфея и лектор Университета по английской литературе, улучшил и усовершенствовал методы, которые позволили ему точно определить, какие части пьесы 'Два благородных родственника' написаны Шекспиром, а какие Флетчером'.

— Э-э… я это сделал? — спросил Тим Андерсон.

— Да, Тим, вы это сделали.

— Господи, а Шекспир-то тут при чем? — воскликнул Мензис. — Мы говорим о…

— 'Сравнив образцы текста, признанные шекспировскими, с сочинениями графа Оксфорда, Фрэнсиса Бэкона и Кристофера Марло, он получил также возможность доказать, что все образующие шекспировский канон пьесы написаны одним человеком и что Оксфорд, Бэкон и Марло никакого отношения к ним не имеют. Однако в трех из этих пьес присутствуют загадочные пассажи, которые, как представляется, Шекспиру не принадлежат. В настоящее время доктор Андерсон и его группа работают над ними и надеются вскоре получить позитивные результаты. Небезынтересным побочным результатом этой работы стало открытие, что роман 'Питер Флауэрбак' написан не Чарльзом Диккенсом, но почти наверняка сочинен неким автором двадцатого века. Существуют, однако, свидетельства в пользу того, что роман этот основан на оригинальном сюжетном замысле Диккенса. Группа доктора Андерсона с большой энергией изучает данное предположение'. Думаю, этого хватит.

— Изобретательно, Дональд, — сказал Клинтон-Лейси. — Очень изобретательно.

— Вы чрезмерно добры.

— Ничего изобретательного я тут не вижу. Зачем нам еще и Шекспира сюда приплетать?

— Это отвлекающий маневр, Гарт, — объяснил Клинтон-Лейси. — Имя Шекспира сделает наше заявление куда более интересным для печати, чем имя Диккенса.

— А вся эта болтовня о том, что доктор Андерсон работает над фрагментами из Шекспира и что сюжет романа принадлежит Диккенсу? Это зачем?

— Ну, понимаете, — сказал Трефузис, — она показывает, что в настоящее время мы исследуем все существенные материалы и что в 'Питере Флауэрбаке', в конце концов, может присутствоватьнечто.

—Но это же не так!

— Мы это знаем, а газетчики — нет. Через пару месяцев обо всей этой истории попросту забудут.

А если кто-нибудь поинтересуется нашими успехами, мы всегда сможем сказать, что доктор Андерсон продолжает работать над проблемой. Я уверен, Тиму по плечу поставить прессу в тупик.

— Так, значит, заявление придется сделать ему?

— Разумеется, — ответил Трефузис. — Яникакого отношения к этому делу не имею.

— Я не вполне уверен в том, в какой мере напряжение, возникающее между этическими границами и допустимыми пределами прагматизма, должно проявлять себя в ситуациях, кои… — задудел Андерсон.

— Ну, видите? Тим отлично справится. Он говорит на единственном из основных европейских языков, понять который я все еще решительно не способен. Журналисты заскучают. Во всей этой истории отсутствует элемент мистификации, способный их разволновать, к тому же в ней слишком много научных тонкостей, чтобы она заинтересовала широкую публику.

— Однако все это означает, что мы так и будем продолжать оплачивать дополнительный штат сотрудников, — пожаловался Мензис. — И все ради одной лишь показухи.

— Да, — мечтательно отозвался Трефузис, — этот изъян тут безусловно присутствует.

— Безобразие!

— Ну, не знаю. Пока их удастся занимать чтением лекций, занятиями с первокурсниками и проверкой подлинности документов, которые нам будут присылать со всех концов света — раз уж нас признали ведущим по части поисков отпечатков авторских пальцев университетом, — уверен, мы найдем для них применение. Не исключено даже, что они окупятся.

—Врешь, — сказал Гэри. — Наверняка же врешь.

— Хотелось бы, — ответил Адриан. — Нет, неправильно, я бы такой возможности все равно не упустил.

— Ты желаешь уверить меня, будто торговал своей задницей на Дилли?

— А почему бы и нет? Кто-то этим должен заниматься. К тому же то была не совсем задница.

Он наблюдал, как Гэри расхаживает взад-вперед по комнате. Адриан не знал, по какой причине рассказал ему все это. Должно быть, потому, что Гэри слишком часто уязвлял его обвинениями в незнании реального мира.

Все началось с замечания Адриана о том, что он всерьез подумывает о женитьбе на Дженни.

— Ты ее любишь?

— Послушай, Гэри. Мне двадцать два года. Я чудом добрался до этого возраста, потому что слишком рано пробудился от дурного сна отрочества. Каждое утро последующих, бог его знает, пятидесяти лет мне предстоит вьлезать из постели и как-то участвовать в повседневной жизни. Я просто-напросто не верю, что способен справиться с этим в одиночку. Мне нужен кто-то, ради кого можно будет вставать по утрам.

— Но ты любишь ее?

— Я великолепнейшим образом подготовлен к долгой ничтожности жизни. Мне нечего больше ждать, пусто-пусто. Зеро, закрываемся, занавес, сладкое, нагло-безмозглое ничто. Единственная мысль, способная придать мне сил для дальнейшей жизни, состоит в том, что чья-то еще жизнь оскудеет, если я уйду из нее.

— Да, но любишь ли ты ее?

— Ты начинаешь походить на Оливье в 'Марафонце'. 'Это безопасно? Это безопасно?' — 'Конечно, безопасно. Совершенно безопасно'. — 'Это безопасно?' — 'Нет, это не безопасно. Невероятно не безопасно'. — 'Это безопасно?' Откуда мне, к черту, знать?

— Ты ее не любишь.

— Ой, отстань, Гэри. Я не люблю никого, ничего и ни единого человека. Собственно, 'никого' и 'ни единого человека' — это одно и то же, но я не смог придумать третьего 'ни'. Что напоминает мне… идиотскую рекламу мартини, которая изводит меня уже многие годы. 'В любое время, в любом месте, везде'. Какая, на хер, разница между 'любым местом' и 'везде'? Кое-кто из сочинителей рекламы получает тысячи за полную труху.