— О, разумеется, разумеется. Всенепременно. Я-то на минуту подумал, что вы…

Бриджит Арден, пышнотелая актриса, с таким успехом сыгравшая миссис Твимп, подошла к ним и поцеловала Адриана в губы.

— Джулиан скрутил в нижней гримерной косячок, Ади. Присоединяйся к нам.

— Ха! Отлично! Скрутил косячок! Ну, великолепно! Как мне это нравится… она, э-э, просто… ну, вы понимаете, — пытался объяснить Адриан, пока оба они смотрели, как Бриджит шустро сбегает по лестнице.

— Разумеется, дорогой коллега! Так вот, я на минуту подумал, как я уже говорил, будто вы ожидаете, что я сочту удовлетворительным выполнением заданияадаптациювашего романа. Носочинениеего я принимаю, и с удовольствием. Превосходная концепция. Он превысил самые оптимистические мои ожидания.

— Вы хотите сказать, что знаете?..

— Помимо трехсот сорока семи анахронизмов, которые еще предстоит обнаружить доктору Андерсону и его группе, мне выпал счастливый случай побывать однажды под вечер у вас на квартире. Как я сумел перепутать лестницы А и Г, представить себе не могу. Обычно я не настолько рассеян. Однако, еще не успев сообразить, что ошибся, я споткнулся о вашу рукопись.

— Споткнулись о пачку бумаг, завернутых в одеяло и спрятанных наверху книжного шкафа?

— Когда я в ударе, я обо что только не спотыкаюсь. Еще первокурсником я ухитрился споткнуться о Кембридж.

— Не сомневаюсь.

— Нелепая небрежность с моей стороны, я знаю. Впрочем, это недуг не одной только старости. Насколько мне известно, ваш друг Гэри Коллинс тоже как-то споткнулся и упал прямо в мою квартиру. А в ней, сколько я понимаю, не успев понять, куда он попал, споткнулся о телефон. Такие недоразумения случаются чаще, чем кажется многим.

— О господи. Но если вы знали все с самого начала, почему же вы…

— Не поднял шума? У меня имелись на то свои причины, и ваша рукопись образцово им соответствовала. Английское отделение Святого Матфея никогда еще не получало так много новых исследователей и такого притока субсидий. Одно только Диккенсовское общество Чикаго… впрочем, вам это не интересно. Я искренне восхищен. Вот уже второй раз вам не удалось разочаровать меня. В наши дни так трудно найти хорошегоплута. Вы сокровище, Адриан, подлинное сокровище. Хотя одно мне не ясно. Почему вам пришла в голову счастливая мысль сделать местом нахождения рукописи Святого Матфея, а не университетскую библиотеку?

— Ну, я хотел, чтобы она стала собственностью колледжа. В то время я предполагал, что именно вы ее опубликуете.

— И, когда выяснится правда, тухлые яйца полетят вменя? Примерно это я и подозревал. Нет, вы слишком великолепны. Я уверен, мы с вами подружимся.

— Нет, я не совсем это имел в виду…

— Вы оказали своему колледжу великую услугу. Теперь я оставлю вас, уступив место предстоящим увеселениям, бесчинству, наркотикам и плотской разнузданности. Силен с его злобными морщинами не нужен на игрищах юности. О, смотрите, вон — тот молодой человек из Нарборо, которого вы при первой нашей встрече обставили на крикетном поле. Превосходное исполнение, мой дорогой Картрайт. Не стыжусь признаться, что я плакал, не таясь.

Хьюго неуверенно кивнул и подошел к Адриану, раскрасневшийся, пошатывающийся, бутылка в одной руке, сигарета в другой.

— И кто это к нам пришел? — поинтересовался Адриан. — Аллегория Разгула и Падения?

Хьюго радостно рыгнул и ткнул пальцем в прощавшегося с Дженни Трефузиса.

— А я откуда-то знаю этого старого пердуна, — выговорил он.

— Ты говоришь о старом пердуне, которого я люблю. Этот старый пердун — гений. Этот старый пердун выиграл тысячу фунтов, поставив на Чартхэм-Парк против Нарборо-Холл. Уж крикетный-то матч ты помнить должен.

— Ах да, верно. Ты тогда смухлевал.

— Смухлевал?

— Дональд Трефузис. Дядя Филипа Слэйттери. Друг старины Биффо Биффена из нашей школы. Я все помню. Мнемозина, не следует этого забывать, была матерью всех муз.

Адриан удивленно вгляделся в него.

— Совершенно верно.

— По крайности, согласно Гесиоду. Так что он здесь делает, этот старый пердун?

— Он казначей кембриджского театра. К ним подошли Дженни и Гэри.

— Ради бога, кончай пить, Хьюго. При таких темпах ты будешь завтра выглядеть не на четырнадцать лет, а на сорок.

— Человек, только что выставлявшийся напоказ перед четырьмя сотнями людей, включая и собственную мать, имеет полное право напиться.

— Господи, да, я и забыл, здесь же была знаменитая Элен Льюис, — сказал Адриан. — Как ей это показалось?

— Очень нахваливала всех и вся, кроме меня.

— Ты не понравился ей? — спросила Дженни.

— Она просто не упомянула обо мне, только и всего.

Дженни попыталась утешить Хьюго, высказав догадку, что дело, скорее всего, в профессиональной зависти. Адриан поманил к себе Гэри, который уже вовсю отплясывал с осветителем.

— Трефузис все знает, — сказал он. — Старый прохвост вломился в нашу квартиру. Но это нам ничем не грозит.

— Что именно знает Трефузис? — спросил услышавший его Хьюго.

— Да ничего, ничего.

— Трефузис — это старый пердун, которого любит Адриан, — сообщил Хьюго Дженни и всем присутствующим. — Раньше старым пердуном, которого он любит, был я. А теперь Трефузиси-сисис.

— Хватит, Хьюго, пора бай-бай.

— Нет, правда? — спросила Дженни. — А я считаласебястарой пердуньей, которую он любит.

— Адриан всех любит, ты разве не знала? Он любит даже Люси.

— А кто такая Люси, черт побери?

— О господи, времени-то уже сколько. Дженни, если мы собираемся поспеть в Ньюнем, нам пора…

— Люси — это его собака. Он любит Люси.

— Все правильно. Я люблю Люси. В главных ролях Люсиль Болл и Дези Арназ[60]. А теперь нам и вправду…

— Знаешь, что он однажды проделал в Харрогите? Притворился, будто…

— А, дьявол, его сейчас вырвет, — сказал Гэри.

Основной удар блевотины пришелся на Адриана, который с редким для него смирением счел, что вполне его заслужил.

— Минуточку, доктор Андерсон, я хочу уяснить, верно ли я вас понял. — Мензис снял очки и ущипнул себя за переносицу, приобретя сходство с играющим в судебной драме актером репертуарного театра. — Ни единое слово, ни единый слог этого документа на деле Чарльзу Диккенсу не принадлежат?

— Бумага и письмо определенно выглядят современными. С другой стороны, почерк…

— Ой, ради всего святого, если чернила изготовлены в двадцатом веке, как же манускрипт может