— бессвязный набор тридцати девяти латинских букв, которую даже виртуозный математик-вычислитель Кеплер неверно истолковал: «Привет вам, близнецы, Марса порождение» вместо действительного «Высочайшую планету тройною наблюдал». Прежде всего, в Фимкиной записи были расстояния между словами, то есть это было обыкновенное предложение, только написанное другими буквами. И, что было еще проще, начиналось оно с одной-единственной буквы. Редко кто начинает предложение с предлога. Вернее всего, это было подлежащее-местоимение «я». Ну, а если все-таки предлог — «в»? Например: «В сундуке лежит то-то и то-то». Так-так, а где же еще есть это «ф»? Да вот, в конце четвертого слова, довольно длинного — из одиннадцати букв. Людвиг Иванович обладал прекрасной памятью на слова. Поэтому он сразу вспомнил, что слов из одиннадцати букв, оканчивающихся на «в», в русском языке всего несколько: «празднослов», «насупротив» да «фотореактив». Ну а если «ф» все-таки не «в», а «я»? О, длинных слов, оканчивающихся на «я», в русском языке несметное количество. Одних глаголов сколько: «наблюдаться», «управляться», «отвлекаться» и так далее. Так что, вернее всего, «ф» действительно означало «я».

Но дальше, дальше? Это была алфавитная, а не цифровая криптограмма, то есть, вернее всего, был взят какой-то абзац, из него по порядку выписаны буквы, которые и заменили обыкновенный алфавит. Но в таком случае Фимка должен был часто пользоваться этой книгой — каждый раз, как нужно было зашифровать запись!

Людвиг Иванович бросился к этажерке и стал открывать Фимкины книги там, где открывались сами собой. И тут же вспомнил: еще во время осмотра Фимкиной комнаты, пролистывая книги, он обратил внимание на абзац в книге Мариковского «Мой веселый трубачик» о том, как общаются между собой насекомые. Абзац был не только обозначен тремя карандашами по полю, но и подчеркнут, причем подчеркнут не сплошной линией, а пунктирной, и не под всеми буквами стоял пунктир, а только под теми, которые не повторялись: так что в первом слове были подчеркнуты все буквы, кроме последней, во втором слове уже только половина букв, в третьем еще меньше, и так весь абзац!

Задрожавшей рукой Людвиг Иванович открыл книгу Мариковского. Сомнений быть не могло — в двух фразах: «Насекомые объясняются звуками, запахами, жестами, световыми вспышками, еще не известными науке излучениями. Разговор насекомых так же сложен, как их жизнь, и мы только недавно стали проникать в тайны этой филологии» — пунктиром был подчеркнут Фимкин шифр, Фимкина азбука! Людвиг Иванович быстренько выписал на бумажку: Н — АЫ — 3В — ПЩ — ЦИ — ЭА — ББ — ИУ РЛ — ЧЭ — ЮС — ВЪ — КИ — СЧ — ШФ — ЯЕ — ГЯ — ЛП — ТР — ЩК — ДЮ — МX — УГ — ЫО — ЕТ — НЖ — ФЬ — ЪМ — Ж3 — ОШ — XД — Ь

В этой зашифрованной азбуке не хватило у Фимки места только для «ё» и «и».

Когда Нюня проснулась второй раз, Бабоныко спала на стуле рядом, а Людвиг Иванович смотрел на Нюню веселыми глазами.

— «Падмузель», — сказал он, — не покажете ли вы мне третью щель от левой ножки стола?

— А что?! — подскочила Нюня. — Тайник, да?

Но Людвиг Иванович, вместо того чтобы направиться к щели, начал засовывать в карманы и за пояс разные предметы, которых на столе за ночь значительно прибавилось. Два трехцветных фонарика рассовал он по карманам, пульверизаторы, охотничий нож, пузырьки из коробка с надписью «ФФ-101» и многое другое.

Людвиг Иванович еще раз внимательно посмотрел в Фимин дневник и Нюня посмотрела тоже. Там было написано:

«Ъзекн сиб ахкоп езпзсз — ствопд пнаяопъх».

Какая-то тарабарщина! Однако Людвиг Иванович, будто прочел нечто разумное, еще раз проверил вещи в своих карманах и за поясом, потом строго сказал Нюне и проснувшейся Матильде Васильевне:

— Осторожно! Ничего на столе не трогайте! Наблюдайте за мной!

Он взял из раскрытого коробка (десять восклицательных знаков!) одну из трех лежавших там таблеток и осторожно положил ее в рот.

— Ну что, девочка? — сказал он, дососав таблетку, Нюне. — Что ты так на меня смотришь?

Но голос его вдруг стал писклявым, и он начал как бы оседать на глазах у Нюни и Бабоныки.

— Моу дьо! — сказала красиво и непонятно Матильда Васильевна и прижала руки ко рту, глядя, как Людвиг Иванович превращается в лилипута.

— А я знаю! — крикнула Нюня и, выхватив вторую таблетку из коробка, в один миг проглотила ее.

— Нюня, не смей! — Бабоныко в ужасе сжала руки.

— Я скоро! — заверещала уменьшающаяся Нюня.

— Подожди, я с тобой! — крикнула Бабоныко и схватила последнюю в коробке таблетку.

Бабушка Тихая, в которой было теперь каких-нибудь полсантиметра роста, сидела у подножия гигантской башни. Не сразу Нюня сообразила, что эта башня ножка Фиминого стола.

— Ну, наконец-то, — проворчала Тихая, когда Людвиг Иванович, Нюня и Бабоныко, такие же крошечные, оказались перед ней.

— Тюнь! Так вот вы где! — сказал Людвиг Иванович, но без особого удивления. — Итак, одну мы уже нашли. Теперь не потерять бы всех разом!

— О, вы так мило каламбурите! — кокетливым голосом воскликнула Матильда Васильевна, которая первым делом проверила, не растрепалась ли она во время уменьшения.

А Людвиг Иванович пробормотал:

И Нюня подумала: «Как это удивительно! Мы уменьшились в… наверное, в тысячу раз, а остались точно такими же: бабушка говорит старинные глупости, дядя Люда шутит и сочиняет, а Тихая все такая же сердитая».

— Как вы-то добрались до Фиминых таблеток? — спросил у Тихой Людвиг Иванович.

— А я знаю!.. — крикнула Нюня и осеклась, подумав, что она и сама не очень-то изменилась.

— Что же на этот раз знает «падмузель»? — Людвиг Иванович спрашивал и говорил, как обычно, но вид у него был рассеянный: может, он о чем-то думал, а может, не мог привыкнуть к тому, что такой маленький.

— Ничего особенного, — застеснялась Нюня. — Бабушка Тихая любит сладкое, вот и стащила Фимину таблетку.

— Очень мило! Вы сделали то, что никому, кроме меня, и уж никак всем нам вместе делать не следовало. Бабушка Тихая из любви к сладкому, а Нюня и Бабоныко вообще неизвестно зачем — не пищи, Нюня! — выпили Фимины уменьшительные таблетки, и теперь никто и не знает, где мы.

Сначала Нюня даже боялась глядеть вокруг себя, но тут осмелилась и огляделась. Перед ней простиралось огромное поле, пересеченное канавами. Поле было красно-бурого цвета, неровное, волнистое и все-таки удивительно мертвенное. «Это же… пол», — сообразила Нюня. И оттого, что маленькая Фимина