равно выход вверху.

Фимка ничего не предлагал. Он смотрел внимательно на крылатых, которые как бы просыпались, все энергичнее шевелили антеннами, прочищая их и лапки, все беспокойнее шевелили крыльями. В свою очередь, и няньки засуетились. Они стали похожи на портных, которые расправляют на невестах свадебные наряды.

Суета становилась все явственно, так что и Людвиг Иванович с женщинами прервали свой разговор и смотрели с удивлением на муравьев.

— Они не на нас сердятся? — с беспокойством спросила Нюня, а бабушка Тихая зловредно сказала:

— Небось, милиция полы крошить.

— Молчите! — попросил Фима. — Сейчас я пойму.

Некоторые крылатые бросились к выходу, другие бегали в беспокойстве по камере, задевая прижавшихся к стене людей. Рабочие то оправляли их крылья, то принимались грызть стены. Обе бабушки вцепились с двух сторон в Людвига Ивановича, а Нюня в Фиму.

Со стен и потолка рушилась земля — сквозь нее были видны мечущиеся и исчезающие муравьи.

— Я понял! — закричал вдруг Фима. — Садитесь на крылатых! Быстрее! Не бойтесь!

Сам он полез на большую крылатую муравьиху, и Нюня — за ним.

— На другую! Садись на другую! — кричал ей Фима, но она сделала вид, что не слышит: вцепилась в него и все.

— Я легкая, — пробормотала она себе под нос.

Фимка и Нюня верхом на своей муравьихе уже исчезли в пыльном проломе, а Людвиг Иванович только успел кое-как взгромоздить Бабоныко на муравьиху и торопливо втолковывал ей, за что держаться и как себя вести.

— Тпр-ру, бисова скотина! — раздалось позади. — Да не при, не при так! — И мимо них, в своих сапогах и юбках, верхом на крылатой промчалась Тихая.

Бабоныкина муравьиха тоже рванула с места, так что Людвиг Иванович отлетел к стене и, не медля ни минуты, тут же сам взгромоздился на какого-то муравья, и тот вскачь понес его по муравьиным дорогам. Пытаясь примоститься поудобнее, но оскользаясь на гладком панцире, Людвиг Иванович все же не забывал взглядывать вперед, где прыгали, то удаляясь, то приближаясь, две красные точки — Фимин и Бабоныкин фонарики. Сбоку, впереди, сзади Людвига Ивановича сплошным коричнево-красным потоком бежали другие муравьи, как стадо буйволов, — все в одну сторону.

Вдруг стало светлее. «Да это же выход из муравейника, — успел подумать Людвиг Иванович. — А как же стража?» И тут услышал отчаянный вопль Матильды Васильевны:

— Я боюсь! Они ей отгрызают крылья!

В самом деле, на ее муравьихе, как санитары на сумасшедшем, повисли несколько муравьев и обламывали ей крылья. Проносясь мимо, Людвиг Иванович успел подхватить Бабоныко, а в следующий миг стало так ослепительно светло, что он невольно прикрыл рукой глаза и вместе с Бабоныкой свалился на землю.

Они были снаружи, в дневном свете, от которого совсем отвыкли. Заросли трав-деревьев окружали их, и по этим стеблям-деревьям карабкались вверх муравьи — крылатые и бескрылые.

— Нюня! Фима! Бабушка Тихая! — крикнул Людвиг Иванович.

Сбоку зашелестело, и на шею Бабоныке бросилась Нюня, а подбежавший следом Фимка, засмущавшись, пожал Людвигу Ивановичу руку.

— Фу, окаянная, да куды ж ты мене занесла? — раздалось откуда-то сверху. Задрав головы, они увидели застрявшую в развилке стебля полыни бабушку Тихую.

— Слезайте! — крикнул Фимка.

— Я чё тебе, електрик, по столбам лазить?

— Прыгайте! — подхватила Нюня. — Тут невысоко!

— Ишь, нашли парашютистку! Для твоих дурных костей, может, и невысоко, а мои старые уже поумнели сигать туды-сюды!

Фимка приготовился лезть вверх, но вдруг что-то пронеслось над ними, и Тихая кубарем свалилась с полыни.

— Свят-свят-свят! — лепетала она. — Крылатый дьявол хотел мене сцапать, старуху!

Только тут они поняли, что вокруг хоть и яркий день, но отнюдь не идиллия.

Из-под земли несметными толпами выскакивали крылатые и бескрылые муравьи, взбирались на камни, стебли, траву, поднимались в воздух. И тут же, как пикирующие самолеты, устремлялись сверху на муравьев огромные чудища, стараясь сглотнуть даже тех, что еще не поднялись в воздух. Неистовство муравьев, однако, было такое, что они словно и не замечали этой охоты на них. На каждом стебле висело столько муравьев, сколько висит мальчишек-болельщиков на деревьях вокруг стадиона во время футбольного матча, а муравьи лезли и лезли еще.

— Давай таблетки! — рявкнула на Фимку Тихая, прикрывая рукой голову от новой огромной тени, стремительно скользящей к земле.

— В лес! В лес! — крикнул Фимка, совсем не помня в этот момент, что лес не лес, а заросли сорняков у дома. — Надо немного отбежать от стены!

Он схватил Нюню за руку и бросился в чащу. За ним серым комочком юркнула Тихая. Сзади, держа пульверизатор наготове, бегом тащил Матильду Васильевну Людвиг Иванович.

Пахнуло коротким сильным ветром, и прямо над ними выросла жирная пульсирующая туша. Бабоныко пискнула, но чудище, помедлив над ними, дунуло крыльями так, что они едва на ногах удержались, и пропало из виду.

Фима уже раздавал великаньи таблетки, и Тихая, отправив пилюлю в рот, крестилась, и крестящаяся ее рука росла на глазах. А Фимка, и Нюня, и Бабоныко тоже уже ширились и уходили ввысь, когда Людвиг Иванович принял последнюю таблетку. И вовремя, потому что на него нацелилось нечто жуткое, нечто с большеглазой, без лба, головкой и длинными, как у обезьяны, зубчатыми в локтях, лапами. Зелень вокруг превратилась в мутное пятно, что-то больно царапнуло по ноге, и Людвиг Иванович, толкнув локтем Тихую, вновь превратился в нормального рослого человека.

— Ну, слава богу! — по-стариковски сказал он, оглядывая свою команду. Окончены следствие и приключения.

— О-о, знаете, сколько их у нас еще будет! — воскликнул Фима.

— А я знаю! А я знаю! — закричала Нюня.

Но что она знает, никто не успел узнать. На крыльце перед ними появилась Фимина мама.

— Ой, а я уже стала волноваться, — заулыбалась она. — На рассвете проснулась, и нет никого. Звонить куда-нибудь еще рано. Думаю: сяду и буду ждать, с ними же Люда, найдут Фимочку и вернутся. Фимка, противный мальчишка, где же ты был?!

— Мама, мама, у меня такие феромоны, каких еще не знала наука.

— Грязишша, — поднимаясь на веранду, проворчала бабушка Тихая, как будто ничего и не было. — Чем ждать у моря погоды, лучче бы полы попритерла.

Вокруг Нюни облачком вились мошки. Она подняла было руку, чтобы прихлопнуть их, но тут же опустила.

Крылатые муравьи поднимались все выше.