думали о том, что в нем впос­ледствии было прописано, и решили, что в этом есть смысл.

— Гм, — говорит Диего, — в том, что говорит Гундос, есть логика.

Может, и есть, но Коннору кажется, что ло­гика должна быть несколько иной.

— Как можно принимать законы, касающиеся того, что никому в точности не известно?

— Тем не менее их все время принимают, — от­мечает Хайден. — Такова природа законов: это догадки образованных людей о том, что истин­но и что ложно.

— И то, что написано в законе, меня устраива­ет, — добавляет Гундос.

— Но если бы это не было прописано в законе, стал бы ты в это верить? — спрашивает его Хайден. — Поделись с нами личным мнением, Гун­дос. Докажи, что у тебя не только сопли в башке.

— Ты зря теряешь время, — замечает Кон­нор, — у парня под куполом пусто.

— Давайте дадим нашему сопливому другу шанс, — возражает Хайден.

В наступившей тишине слышно, что звук двигателей изменился. Коннор чувствует, как самолет начинает медленно снижаться. Инте­ресно, думает он, я ошибаюсь или другие тоже это чувствуют?

— Нерожденные дети... бывает, они сосут большие пальцы, верно? И брыкаются в живо­те. Может, когда ребенок представляет собой сгусток клеток, не более того, у него еще нет ду­ши, а вот когда он начинает сосать палец и ля­гаться, она появляется.

— Неплохо, Гундос! — восклицает Хайден. — Это уже мнение! Я знал, что у тебя получится!

У Коннора кружится голова. Это из-за кре­на или просто в клетке закончился кислород?

— Коннор, ты должен отдать парню должное. Гундос нашел личное мнение в дебрях серых клеточек, которые, кажется, у него все-таки есть. Теперь ты должен сказать, что ты дума­ешь.

Коннор вздыхает, понимая, что сопротив­ляться навязчивому Хайдену трудно. Он вспо­минает ребенка, за которого им с Рисой, пусть недолго, пришлось вместе отвечать.

— Если душа существует — а я этого не утверж­даю, — она появляется, когда ребенок прихо­дит в этот мир. До этого он часть матери.

— Нет, это неверно! — восклицает Гундос.

— Послушай, вы хотели знать мое мнение, я высказал его.

— Но оно ошибочно!

— Нет, Хайден, ты видишь это? Видишь, что ты затеял?

— Да, да! — говорит Хайден возбужденно. — Похоже, у нас начинается маленькая Хартландская война. Жаль, что так темно и ничего не видно.

— Если хотите знать мое мнение, — вмешива­ется Диего, — вы оба ошибаетесь. Мне кажется, дело вовсе не в этом. Дело в любви.

— Ух ты, — замечает Хайден, — а Диего, оказы­вается, романтик. Дайте-ка я в другой угол пе­ ремещусь.

— Слушай, я серьезно говорю. У человека не будет души, если его никто не любит. Если мать любит ребенка, хочет его иметь, у него появля­ется душа в тот момент, когда она узнает о его существовании. Душа появляется тогда, когда человека кто-то начинает любить. И точка!

— Да? — возражает Коннор. — А как же подки­дыши или дети, живущие в государственных интернатах?

— Им остается только надеяться на то, что когда-нибудь их кто-нибудь полюбит.

Коннор негодующе фыркает, но в глубине души понимает, что откреститься полностью от этой мысли не получится, как и от всего то­го, что сказали другие. Он вспоминает родите­лей. А они любили его когда- нибудь? Безуслов­но, когда он был маленьким, его любили. А по­том перестали, но это еще не значит, что он лишился души... хотя порой ему действительно кажется, что так оно и есть. По крайней мере, часть ее погибла, когда родители подписали разрешение на разборку.

— Диего, это так мило, — говорит Хайден са­харным голоском. — Думаю, тебе стоит начать писать поздравительные открытки для других.

— Может, мне стоит начать писать их на тво­ей роже?

Хайден встречает это предположение бод­рым смехом.

— Ты, я смотрю, любишь посмеяться над мне­нием других, — замечает Коннор. — Как же так получается, что у тебя нет своего?

— Да, кстати, — присоединяется Гундос.

— Ты любишь манипулировать людьми ради развлечения. Теперь твоя очередь. Развлеки нас, — перебивает его Коннор.

— Да, да, — соглашается Гундос.

— Скажи-ка нам, — требует Коннор, — что про­исходит в Мире, в Котором Живет Хайден. Когда мы обретаем душу?

Хайден долго не отвечает. Когда он нако­нец решается заговорить, в его голосе звучит неуверенность.

— Я не знаю, — тихо произносит Хайден.

— Это не ответ, — поддразнивает его Гундос, но Коннор хватает его за руку и дергает, вынуж­дая замолчать, потому что парень ошибается. Хотя в темноте не видно лица Хайдена, Кон­нор определил по голосу: он сказал правду. Та­кая искренность для Хайдена нехарактерна и резко контрастирует с его обычной клоунадой. Возможно, это первые слова, сказанные им от души за все время их короткого знакомства.

— Да нет, это ответ, — говорит Коннор. — Мо­жет, это даже самый верный ответ. Если бы лю­ди умели признаваться в своем незнании, мо­жет, никакой Хартландской войны никогда бы и не случилось.

Под днищем корзины раздается механичес­кий лязг. Гундос от неожиданности испуганно вскрикивает.

— Шасси, — объясняет Коннор.

— А, точно.

Через несколько минут они прибудут в мес­то назначения, каким бы оно ни было.

Коннор пытается подсчитать, как долго они находились в воздухе. Девяносто минут? Час? Два часа? Определить, в каком направле­нии они летели, никак не получится. Они мо­гут сесть где угодно. Может, Гундос и прав: са­молет летит в режиме автопилота и по коман­де с пульта управления упадет в океан, чтобы избавиться от них, как от нежелательной улики. Или еще что похуже? Что, если... Что, если...

— А что, если нас просто отправили в заго­товительный лагерь? — говорит Гундос. На этот раз Коннор не приказывает ему заткнуть­ся, потому что ему в голову лезут похожие мысли.

Ответить Гундосу решает Диего:

— Если так, я бы хотел, чтобы мои пальцы до­стались скульптору и он использовал их, чтобы создать что-то вечное.

В наступившей тишине все размышляют над словами Диего. Потом Хайден решает вы­сказаться:

— Если меня отдадут на разборку, хотелось бы, чтобы мои глаза достались фотографу — та­кому, который снимает супермоделей. Вот что хотят видеть мои глаза.

— А я хочу, чтобы мои губы достались звезде рок-н-ролла, — говорит Коннор.

— Ноги — олимпийскому чемпиону.

— Уши — дирижеру оркестра.

— Желудок — ресторанному критику.

— Бицепсы — культуристу.

— Мои носовые пазухи врагу не пожелаю.

Они продолжают болтать и смеяться, когда самолет касается взлетно-посадочной полосы.

Риса не имеет ни малейшего представления о том, что происходит в корзине, в которой ле­тит Коннор. Впрочем, она уверена, что маль­чишки будут говорить о том, о чем они всегда говорят, куда бы ни