А того, дурак шишковатый, И не знает, что едва войду я, Как Вардан прижмет меня к сердцу И с собою рядом посадит. Тяжело у меня на сердце, Ночь глубокая, а все не сплю я, Душно мне в палате просторной, Жарко мне на лебяжьей перине, Тишина меня мертвая давит: Десять комнат кругом пустые, Черною налиты тишиною, Безголосой тьмою налиты. Говорят, что по этим покоям Ходит ночью Феодосий мертвый В черной ризе, с медным потиром, И потир не кровью Христовой, А его, Феодосиевой кровью По края по самые полон; И все ищет он брата Константина, Что убил его в этих покоях, — Причастить его хочет кровью. Страшно мне! Проклятое здесь место! И еще тоска меня терзает, Горькая томит меня обида: Богочестный-то базилевс ромэйский, Мой товарищ, Вардан боголюбивый, Полдуши у меня похитил, Обокрал меня, изубожил. Я-то, глупый, к нему разлетелся, Радостью небесною пылая, А он-то к устам моим отверстым Свой сапог сафьяновый притиснул Да велел мне идти на кухню: Дело он потом-де мне укажет. А на кухне повара рассказали, Как блюдет он достоинство престола: На охоте олень его рогом Подцепил, и с лошади сдернул, И помчал в колючую чащу, Где его бы ветвями разодрало; И погнался за ним доезжачий, И мечом разрубил оленю шею: И от смерти избавил базилевса. Ну, а базилевс благодарный В руки палачей его предал: Как-де смел он, раб, над базилевсом Занести клинок, хотя б спасая? И казнил беднягу смертью лютой! Как проведал я дела такие, Сердце у меня затрепыхалось: Может быть, и меня император Порешил предать безвинной казни Лишь за то, что мы вместе когда-то Дыни крали с отцовских огородов? Или, может быть, за то, что знаю, Что на ляжке у него на левой Родинка есть вида срамного? А еще и за то, быть может, Что я его, тому лет десять, В нехорошем месте дворовом За грехом малаккским застукал? Ой, как плохо знать грехи и тайны Венценосцев, помазанных Богом! Разрешились наконец тревоги, Призвал меня к себе император, Посадил у ног своих на скамейку (Честь, которой и сенаторы жаждут), Объяснил мне, в чем моя должность. Он-де хочет властвовать над миром, Вновь забрать Сирию с Египтом, Уничтожить престол Персидский И загнать в Аравию арабов. А потом из Италии дивной Лонгобардов вымести грубых И на острове Испанском иберам Предписать свою державную волю, А затем уж галлов и бриттов И неведомых каких-то фризов Забрать (и на что они сдались?) Под свою высокую руку. А внутри державы ромэйской Ереси выполоть, как плевел, А нобилей, злых и непокорных, Титулов лишить да имений, И мужичье обуздать своеволье, Посадить их на царскую пашню, Чтобы всюду был в стране порядок — На земле, как в обители райской! Ну, а это нелегкое дело: Коль задумаешь такое благо, Так, того и гляди, злодеи Под ребро кинжалом заберутся Или же, что гораздо хуже, В яства яду крысиного подсыплют. Ежели замыслишь благое В этом мире, завистью полном, Так кому же довериться можно? Самого себя бояться надо! Ну и должен я, старый товарищ,
