– Как же так – не было, Алина Аркадьевна!

– Не было, и все. Была… как у всех, любовная история. И потом появился Федор.

– Но у него же есть отец!

– Есть, – согласилась Алина злобно, – у него отец – я. И мать. И еще у него мать Маруся. И она же отец.

– Вы что, вместе живете? – спросил капитан подозрительно.

Он читал о таких штуках: две подруги-любовницы заводят одного на двоих ребенка. Очень современно и шикарно, в духе статей из «Космополитен» или журнала «Блеск» – «мы были подругами и в один прекрасный день поняли, что не можем прожить друг без друга… мы не представляем, что было бы с нами, если бы мы не встретились…». Далее следует красочное описание мучений, которые пришлось вынести, чтобы одна из них смогла забеременеть и родить – в семье должны быть дети! И название статьи непременно «Такая разная любовь».

Моментально стало неинтересно и даже противно.

Ему-то что за дело? У него работа, и интересов никаких быть не должно.

– Что значит – вместе живем? Иногда я сижу с Федором в Марусиной квартире или она ночует в моей, когда я за границей. Это значит, что мы вместе живем, или не значит? – Она вдруг приостановилась и посмотрела на него внимательно: – Или вы хотите знать, не лесбиянки ли мы?

К своему стыду, Никоненко так покраснел, что стало жарко ушам и скулам. Алина Латынина смотрела на него в упор, стекла очков поблескивали язвительно.

Чтоб ей провалиться, этой мегере!

– А вы лесбиянки? – спросил он как мог смело. Очень даже легко спросил, небрежно, но она засмеялась оскорбительным смехом.

– Нет, – сообщила она ему, – или вы так представляете себе женскую дружбу?

Ругая себя за непрофессионализм и невесть откуда взявшуюся школьную стыдливость, он сказал, что женскую дружбу никак себе не представляет, и спросил:

– Значит, замуж она не выходила. А этот человек, отец Федора, как долго с ней жил?

– Дней пять. Или десять. И не жил он с ней, он к ней… приезжал. На свидания. Впрочем, может, и дольше. Я сейчас уже не помню. И потом, он меня совершенно не интересовал. Потом он ее бросил, хотя у нее, конечно, хватило ума сказать этой скотине, что она беременна. Но он все равно ее бросил.

– Она с ним еще встречалась?

Алина помолчала, раздумывая.

Говорить с посторонним человеком о Марусиных делах было противно. Она чувствовала себя предательницей, но знала, что капитан ни за что не отстанет, пока не выведает все, что ему нужно.

Господи, неужели стреляли в нее, в ее Маню?! Кто?! Зачем?!

– Она встречалась с ним раза два, на этих самых школьных вечеринках.

– Он… ее одноклассник? – спросил Никоненко осторожно.

Опять стало горячо, как говорили у них на работе.

– Да, – кивнула Алина, – Лазаренко. Кажется, Дима, – она отлично знала, что он именно Дима. – Художник!

И она выругалась, четко и правильно выговаривая слова, как будто читала стихи со сцены Дворца пионеров.

Вот те на, подумал Анискин.

– Она просила его… вернуться? Или хотела, чтобы он признал ребенка?

– Она с ним даже никогда не разговаривала! Она, видите ли, просто на него смотрела! Идиотка. Ей нравилось вспоминать свою любовь к нему, понимаете? И она совершенно не собиралась пристраивать ему Федора.

– Он известный художник?

– Он набирает силу, – подумав, сказал она, – недавно я его видела в какой-то передаче, даже, по- моему, на ОРТ. Нет, он не знаменитость, но он прогрессирует.

– Вы с ним знакомы?

– Нет. Я просто знаю, что он отец Федора и что Маруся от любви к нему совершенно ополоумела. Тогда, десять лет назад. Господи, я сорок раз говорила ей, чтобы она не ходила на эти встречи, а она никогда меня не слушала! Упертая, как осел.

Очень горячо, решил Никоненко. Бывший любовник и отец ребенка. Может, она его шантажировала? Чем-то угрожала?

– Об остальных одноклассниках вы ничего не знаете?

– Нет. Они меня не интересуют.

– Вы никогда не встречались ни с кем из них?

– Да нет же, говорю вам!.. Ну не так давно мы в ресторан пошли, вернее, я ее повела. Она с кем-то там поздоровалась и сказала, что это ее одноклассник. Я на него даже не посмотрела.

– Ладно. Там есть еще кофе?